Схватка в лесу

Вот так Шурка! В моем представлении это был мастеровой, удалой, веселый, но безалаберный мужик, а он, оказывается, переменился — и как! Бывает же — знаешь человека давным-давно, с тех пор, как помнишь себя, все его прошлое и настоящее тебе знакомо, даже будущее, кажется, известно наперед, но вдруг какой-нибудь случай, словно вспышка молнии, высветит в его характере такую грань, что невольно замрешь в изумлении: до чего непостижимо глубокой может быть человеческая душа!

Когда мы вышли на крыльцо, ночь уже обволакивала окрестные холмы. В такую пору темнота падает мгновенно.

Из сеней настороженно смотрела на нас охранявшая свое потомство собака.

— Не бойся, не бойся, Жука, — успокоил ее Мастак. — Никто твоих собачонков не заденет. Мне тут один говорил: «Ферму, что ли, разводить собрался? Утопи». А у меня руки не поднимаются. Я вот и по хозяйству все могу, а скотину резать не умею. Как твой дед Семен. Он этому тоже так и не научился. А ведь три войны прошел. Не трус. Я помню со Степаном случай. Тоже хороший был мужик. Силач! А пришел с войны контуженый — и стало на него находить что-то. Один раз он здорово всех напугал: вышел на улицу с литовкой (а дело зимой было) и давай сугробы косить. До конца деревни дойдет — обратно завернется. Попробуй выйди на улицу! Кто знает, что у него на уме... Семен вышел. Подошел к Степану чуть не вплотную и говорит: «Здорово, Степан! Давно мы с тобой не виделись». А тот: «Здорово, братуха!» (Хоть и не братья они.) Обнялись — я у Степана литовку и отобрал...

Мы стояли молча, слушая шорох опадавших листьев.

— А лес мы посадим, — сказал Шурка — Посадим и вырастим. Может, рубить и выгоднее, чем выращивать, а сажать все равно надо. Я не грущу, и ты не грусти!

В воскресенье я выбрал место для будущей посадки — неподалеку от деревни с ласковым названием Липки.

Невелика была эта деревушка — всего пять избушек прилепилось к берегу лога, — а между тем в войну она подарила стране своего героя, да и не только его.

Где-то он сейчас? Наверное, в поле…

Дядя Вася не терпел праздности. За войну в нем накопилась такая жажда труда, что, припав к работе, словно к роднику, он не мог от нее оторваться. Даже весенние праздники Василий Егорович встречал на полях. К мероприятиям, которые проводились в такие дни в селе, он относился настороженно: вдруг придется стоять на трибуне у всех на виду, а то и выступать? Говорить, да еще складно, о любви к своей земле он не умел и не пытался научиться. Дарить ей радость материнства, постоять за нее — дело другое...

Лишь однажды зимой на свадьбе в нашей деревне я увидел его в веселой толчее праздника. Сотрясая пол подошвами серых подшитых валенок, он самозабвенно плясал под гармонь. Мы, деревенские мальчишки, глядевшие на пляску с широких полатей, не думали тогда, что видим защитника Ленинграда, освободителя Европы, победителя самураев. Хотя мы и слыхали кое-что о его военном прошлом, для нас это был просто дядя Вася — неприметный мужичок из Липок, который любил лошадей, угощал нас медом и каждую весну развешивал вокруг своей избы множество новых скворечников.

В тот день по деревне метался буран. Я вышел из переполненной гостями избы, и тотчас снежные хлопья залепили мне глаза. Я протер рукавицей слипшиеся ресницы и вдруг почувствовал, что чья-то широкая ладонь, словно крыша, легла на мою голову. Такая огромная рука была только у липовского Василия.

Мне давно хотелось задать ему один вопрос.

«Дядя Вася, — спросил я, — тебе было страшно там?»

Заскорузлые пальцы его левой руки мяли свернутую из газеты «козью ножку».

«Знаешь, тезка, — сказал он, становясь так, чтобы укрыть меня от ветра, — когда идешь в атаку, о себе не думаешь. Мысль одна: лишь бы добежать! Потом вспомнишь, как все было, и сам себе не поверишь: неужели ты через это прошел? Народ наш не злой, но уж если кто наскребет себе на хребет, тогда что-то такое в нас появляется... Никакие страхи не остановят!»

Прежде чем повернуть на дорогу к дедовой роще, я еще раз оглядел Липки. Потоки солнечного света, скатываясь с оголенной вершины холма, застревали в полосе берез и осин, росших за деревней, и казалось, будто огненная стена защищает от ветров эти избушки.

«А ведь мне гораздо больше лет, чем было Василию, когда он стал героем, — подумал я. — Будет ли моя рука такой же твердой, если жизнь прикажет мне то, что приказала ему?»

Направляясь к дедовым соснам, я не знал, что в это время на берегу реки компания шабашников жарит лосиную печень, наперебой расхваливая меткость начальника лесопункта...