Константин Новиков родился в Пскове в 1960 году. Окончил Московский государственный педагогический институт имени В. И. Ленина (исторический факультет), служил в армии, сейчас аспирант Московского областного педагогического института имени Н.К.Крупской.

В комнате висела неудобная тишина, в которую вторгалось приглушенное покашливание гостя, да сестра изредка брала со скатерти чайную ложку и осторожно — в который уж раз — с тихим позвякиванием размешивала остывающий чай. Она не отрывала взгляд от собственно чашки и по тому, как пунцовели ее уши-раковины, я чувствовал, с каким трудом переносит Инна тягостную эту паузу и как лихорадочно мечутся ее маленькие пугливые мысли, выискивая предлог для того, чтобы она могла вскочить и с криком: «Ах, совсем забыла!..» — ринуться на кухню и долго, с наслаждением звякать там тарелками, ложками, оттягивая неизбежное возвращение. Я презрительно поглядывал на стушевавшуюся сестру, и если бы она подняла глаза, то без труда догадалась бы, о чем я думаю. Но глаз от чашки она не отрывала и все больше сутулилась. Я нарочно громко кашлянул и с удовольствием увидел, как вздрогнула и ожидающе напряглась Инна.

Мать устроилась в кресле около окна. Она медленно курила, рассеянно глядя перед собой, словно происходившее в комнате к ней ровным счетом никакого отношения не имело. Дым от сигареты не поднимался, как это обычно бывает, к потолку, а вытягивался длинными горизонтальными слоями на уровне стола, и странным образом слои эти медленно двигались в сторону закрытой двери.

Сидевший за столом прямо напротив меня гость удачно изображал приятное чаепитие: он поддевал на ложку немного варенья и не торопясь подносил ложку к губам, показывая, что любуется прозрачной густо-розовой лепешечкой, в которой прятался светлый блик; отправив варенье в рот, он медленно шевелил губами и только потом запивал чаем. Единственным несоответствием его игре была та удивительная тишина, с которой он опускал ложку, поднимал и ставил на блюдце чашку, — и тишина эта выдавала его с головой. Рядом с блюдцем лежал аккуратно сложенный — в зеленую клетку — его платок, и всякий раз, чувствуя приступ кашля, гость проворно подносил платок к губам и негромко кашлял в зеленые квадраты. Изредка он поглядывал на мать. Для этого ему приходилось круто поворачивать голову вправо, и тогда я видел, с каким трудом его короткая, с пупырчатой кожей шея ворочалась в плотном воротничке.

Задолго до сегодняшнего дня я знал о существовании этого человека. Дважды он звонил по телефону (я почему-то выделил и запомнил его голос) и вежливо, излишне даже вежливо спрашивал Валентину Борисовну, и оба раза, подлаживаясь ему в тон, я объяснял, когда именно вернется мать. А потом был какой-то, в общем, незначительный вечер, и пришедшая к нам Мережкова долго рассказывала про своего знакомого, постоянно называя его по фамилии. Мать с интересом слушала ее, украдкой посматривала на меня, и, хотя к разговору я не прислушивался, у меня было чувство, словно что-то здесь не то... И еще несколько недель спустя мать принесла яркий, шикарный альбом и на мой вопрос радостно ответила: «Альбом? О, это подарок. Посмотри сам». «Лажа это все», — сказал я, глядя матери в глаза, следя за тем, как лицо ее, потеряв улыбку, становится жестким и обиженным.

Что же касается сестры, то, по-моему, она ни о чем не подозревала до того самого момента, когда в прихожей раздался звонок, при котором мать кинулась к двери, проворно открыла старый английский замок, улыбнулась, взяла букет роз, положила цветы у зеркала, повесила плащ и принялась бегать из кухни в комнату и обратно. На столе, прежде пусто стоявшем у стены и незаметно переместившемся на середину комнаты, появилась синяя скатерть, белые с тонкой золотой каймой ребристые чашки, домашнее печенье, яблоки в дешевой китайской вазе. Инна помогала матери накрывать на стол. И только когда торжественно заблестело в розетках варенье, когда в сиреневую стеклянную сахарницу насыпали верхом блистательных кусков рафинада, когда рыжие круги чая подернулись пленкой пара, — только тогда мать успокоилась, лицо ее стало торжественным. Она оглядела стол, села к окну и закурила. Инна удивленно перевела взгляд на мать, и только потом — времени-то сколько понадобилось! — только потом посмотрела она на гостя, наконец увидела его, покраснела и юркнула взглядом в свою чашку.

Серые полупрозрачные полосы табачного дыма все так же медленно двигались в сторону двери. Тонкие, аккуратные пальцы Инны мелко подрагивали, и подрагивание это особенно становилось заметным, когда в руке у нее оказывалась чайная ложка.

— Ну и духота... — созналась наконец сестра и взглянула на мать, которая, однако, вроде бы и не слышала ничего, продолжала спокойно курить. Инна виновато потупилась, затем взглянула на меня, молчаливо спрашивая, мол, что это с матерью.

Наконец мать затушила сигарету и сказала, обращаясь к гостю:

— И то правда, надымила я немного. Сейчас мы это, мигом... — Она быстро встала, открыла дверь, потом подсела к столу, оказавшись рядом с гостем.

Чай у вас замечательный, — заговорил наконец гость, и я немного удивился его спокойному голосу. — Да, чай у вас отличный, — продолжал он, глядя почему-то на меня, — мы на работе тоже иногда чаевничаем, но там от чая один цвет только и остается. А я, признаться, чай люблю такой вот, как этот.

Чтобы окончательно закрепить свое право называть чай вкусным и подчеркнуто наслаждаться им, он отхлебнул из чашки и негромко причмокнул губами.

— Тебе налить? — спросил я у матери и, не дожидаясь ответа, потянулся к чайнику с кипятком.

— Ой, он же совсем остыл! — обрадованно воскликнула сестра и даже похорошела от маленькой этой находки. Ей удалось опередить мою руку и схватить чайник. — Я сейчас, минуту...

Она вылетела из комнаты, и я услышал (или мне показалось, что услышал), как, оказавшись за дверью, Инна облегченно вздохнула. Уже не спрашивая, я положил матери большую горку варенья, того самого, которое она мастерски варила для нас с сестрой, хоть сама его и не любила.

— Спасибо тебе, сынок, — раздельно произнесла она и даже слегка кивнула мне, чтобы гость ни о чем не догадался.

— Ну, а вы, Юрий? — спросил меня гость, и когда я, действительно не сообразив, что разговор про чай продолжается, вопросительно поднял брови, он пояснил: — Вам чай нравится?

— Я кофе пью. Обычно.

— Очень интересно. — Он улыбнулся, словно мой ответ чем-то его порадовал. — Я всю жизнь чай пью, а вот мой сын — точно так же, как и вы, кофе и кофе. Похоже, что это своего рода примета времени. Вы знаете, Юрий, что такое приметы времени?

— Догадываюсь, — процедил я.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.