Розы для неудачника

Как-то я не подумал, что у этого человека может быть сын, точнее говоря, мне некогда было подумать об этом раньше. Сейчас я представил второго такого же мужчину — с широким гладким подбородком, массивным, неправильным носом, с такой же пупырчатой кожей на шее.

— Не удовлетворите любопытства, — ехидно спросил я гостя, излишне ехидно, так, что мать заметила это, — сколько лет вашему сыну?

— Двадцать два.

На кухне что-то упало и полновесно, аппетитно разбилось. Мать посмотрела на гостя и улыбнулась, словно неуклюжесть Инны была ей приятна.

— У меня есть один знакомый, — сказал я, — который боится задувать горящую спичку, говорит, что, перед тем как погаснуть, пламя превращается в нечто голубое, вроде вольтовой дуги.

Я посмотрел на гостя, сделав лицо, мол: «Что на это скажете?»

— Пусть тогда пользуется зажигалкой, — ответила мать и еле заметно покачала головой, давая понять, чтобы я прекратил паясничать.

— Отчего же, — серьезно ответил гость, — если вашего друга действительно беспокоит это, я могу его посмотреть.

— Вы разве врач?

— Да, Юра, Владимир Алексеевич — врач, — сказала мама, — он доктор наук, в своей области крупный специалист (и после паузы со странной, врастяжку интонацией) ...это доктор Романов...

Я ожидал, что доктор Романов станет шутливо отмахиваться, утверждать, что совсем он не крупный специалист, так, мол, просто один из многих, но вместо этого он скользнул взглядом по моему лицу, посмотрел, как я догадался, на стоявший за моей спиной на журнальном столике букет роз, и при этом у него было немного растерянное лицо, будто его незаслуженно похвалили.

После того как мама, по существу, представила гостя, мне стали понятны излишне для мужчины аккуратные, с короткими ногтями руки и тот слабый запах, который Романов принес с собой и определить который мне никак не удавалось.

«...Владимир Алексеевич... Интересно, как мать его называет, Владимир или Володя? Или, может быть, Вова?... А вот рубашку белую он, конечно, зря надел, переиграл малость...»

«Вовик, солнышко, вымой посудку!» — молча сострил я, это показалось мне забавным, я хохотнул. Мать снова покачала головой, мол: «Я сегодня тобой недовольна», — но, сделав вид, что не заметил этого, поспешил объяснить Романову:

— Знаете, только сейчас понял, вы очень похожи на одного нашего знакомого, точнее, на одного маминого знакомого, только у него еще усы.

Все это было чистейшей ложью, у матери не было ни одного знакомого мужчины, за исключением низкорослого, узкоплечего Ставского, у которого большая желтая лысина странным образом сочеталась с большими светло-серыми глазами, всегда казавшимися заплаканными. Ставский жил в нашем же доме и, видимо, потому, что он почти не умел грустить, мама изредка приглашала его к нам. Но Ставский совершенно не был похож на сегодняшнего гостя. И все же мне было приятно упомянуть в присутствии Романова про несуществующих маминых знакомых.

Мать, сощурившись, смотрела перед собой, ей, видимо, было за меня неудобно. Я попытался в ту минуту отыскать сочувствие к матери, сидевшей за столом рядом с незнакомым мужчиной по фамилии Романов, попытался отыскать к ней сочувствие, чтобы понять собственную глупость, мальчишество, чтобы устыдиться собственного дурацкого поведения, но сочувствия-то как раз и не находилось.

Из кухни донеслось шипение, и, вскочив из-за стола, я направился на помощь.

— Уй, черт! — Инна отчаянно трясла в воздухе рукой.

На плите брызгался налитый под завязку чайник, его крышка мелко подскакивала. Я переставил чайник на холодный круг, оглядел кухню. На полу около холодильника в аккуратную кучку были собраны зеркальные осколки, в которых ярко блестели разрозненные отражения солнца.