Прикосновение

Мы показывали на первую ожившую лягушку, прыгавшую через дорогу, радовались комарам-кусакам, тыча пальцами, указывали друг другу на разные весны, составляющие одну Весну.

Ибо здесь была и Снежная Весна — с проталинами в оврагах, была Пестрая — среди деревьев. Была Голая Весна — всюду! И даже Зеленая, в угревах, где торопливо распускались медуницы, а муравьи поправляли свои общежития.

— Верите! — одергивал Исков нас с Павлом. — Пока нет трясогузки, нет и зеленой весны. Это обман, не верьте!..

Когда же Павел вспугнул косача, мы умилились тому, что он летит, не боясь выстрелов, легко уносит крепкое тело. А завтра утром (может быть, и сегодня вечером), булькая горлом, он станет тосковать и любить пестрых тетерок. И так продолжит себя в грядущих веках. Но грянул выстрел, и над таловыми кустами поднялся красивый дым и тут же рассеялся. А косач? Он падал вниз.

Стараясь удержаться и лететь, он трепетал крыльями... Упал!

И кончились восторженные крики, мы стали деловыми людьми.

Мы негодовали (и, признаться, завидовали стрелявшему).

Даже представилось: выстрел разлился широким пятном и стал быстро-быстро сворачиваться в черную каплю.

Ею был упавший тетерев-косач. Он лежал в желтой траве, ярко горевшей на солнце.

А мы замерли и, таясь в кустах, ждали ворюгу-браконьера.

Чтобы он вышел из берез в глубоких сапогах, держа ружье под мышкой. И был перепоясан патронташем и нес на спине тяжеленный рюкзак.

Не видя нас, он перешагнет весенний ручей, и ветер, что всегда тянет вдоль воды, принесет к нам запах птичьих перьев, пота и горелого пороха.

Он поднимет косача, ухмыляясь, и увидит, что мы идем к нему. Это будет так неожиданно, он сначала крикнет, куда попала его дробь (так сделал последний схваченный нами браконьер). А затем он поймет и наше присутствие и что мы не простим ему косача, а его мешок для нас прозрачен.

Он рванется, отбежит. Вскинув ружье, он стрельнет вверх, чтобы уверить нас, что готов на все.

Это, конечно, будет сильный городской мужик. Он побежит рысью в тяжелых сапогах, с ружьем и дичью, но выдохнется и встанет.

И тогда мы подойдем к нему.

Но браконьер не вышел поднять косача. Видно, он приметил нас и затаился, понимая, что мы загнали его, еще не гоня, и отсюда есть лишь два пути убраться в город, один — идти к переправе через мутную весеннюю реку. Другой путь вел к электричке.

Он заметил нас и не вышел, залег в кустистых местах. Но мне бы не хотелось быть на его месте.

Исков ушел к переправе, а Павел — к дороге, ведущей на станцию. Я же поднялся на холм, откуда видно все. Но пока что я вижу бабочек да сосны с еще не заросшими глазами сброшенных сучков. Я считаю мутовки сосен.

Солнце греет. Я считаю, и меня клонит в сон. Пролетают бабочки-крапивницы и лимонницы, свистя крыльями, проносятся чирки (а когда-то здесь было полно крякух).