Прикосновение

Я так думаю: никто не смеет брать чужую жизнь из общего круга жизни, в котором вертимся мы все, держа друг друга за руки, лапы и крылья, — я, мышь, тетерева, которых я снимал здесь, те гориллы, которых я буду снимать в Камеруне.

Отсюда выходит, что мышь равна мне.

Какая чепуха! Спать, пора спать. Вот и печь пожелтела, и жужжит проснувшаяся муха. Я ведь устал как собака.

Я ложусь на хрустящую травой постель и говорю:

— Спокойной ночи, мышка-норушка.

И натягиваю шапку на голову. Дремлю. И тускнеет, тускнеет печь, и входит, входит холод.

...Очнулся я часа в три ночи.

Печь уже почернела, в сторожке лютый мороз, на пол брошен коврик — лунный квадрат.

В нем сидит и шуршит оброненной бумажкой мышь с тонким хво'стиком. Холодно голому хвосту. Отчего он не утеплен? Отчего не лохматый? Вдруг мелькнуло что-то, неуловимо живое. Мышь исчезла, словно ее сдули.

Снова мелькнуло Черное Нечто.

Мне становится жутко лесной бесформенной жутью, охватывающей по временам одинокого человека, даже от пустяка.

Я достаю спички. Чиркнул — и грозное великолепие зимней лунной ночи, вошедшей в жилье, сменил грязный, шатающийся свет.

И сама лесная сторожка вдруг заколыхалась, вот-вот обрушится. А когда огонек подходил к пальцам, жег их, я увидел пробегающую ласку: она вильнула за темную печь. Ласка — мышеед! Это не ленивая кошка, а бойкий и хваткий зверь.

Значит, жила-была мышка. А жутко, должно быть, когда тебя хватает сильная зубастая тварь.

Ничего не поделаешь, такова жизнь: мышь ела хлеб, ласка съела мышь. Конечно, есть других некрасиво и лучше обходиться без этого, но жить все-таки нужно. Даже мы, люди, едим всех, кто слабее и глупее нас.

Мы едим птиц, зверей, рыб. Но когда лев или акула начинает есть людей, нам это не нравится, и мы убиваем льва.

Мы едим их, и некуда деться от этого факта. Но тогда мы должны отдавать что-нибудь, по ценности превышающее съеденное нами.

Например, давать изумительные городские пейзажи художника П. Герасимова, те снимки отца, что уже столько лет кочуют из одного издания в другое и говорят-говорят-говорят всем о красоте животных, этим спасая их.

Надо спасать разную живность, цапаясь с браконьерами свирепо, как Исков, капитан Лобов и его друг, мудрейший Передреев.

Да, такие шли ко мне лесные, дремучие, странные мысли. Постепенно их вытесняет образ оставшегося от мыши резинового хвостика.