— Неправда, — упрямо повторила она. И ушла. К отцу.
...Из спортзала который в нашей школе располагается рядом с актовым, через стену донесся буйный, ритмичный рев динамиков. Он тут же испуганно стих, но унять публику в зале, которая с первыми же его звуками пришла в неудержимое волнение, было уже невозможно. Народ сразу окончательно отключился от всего, что творилось на сцене, — ведь в спортзале уже все приготовили для дискотеки.
В общем, ясное дело, доводы отца меня остановить не могли, и в начале девятого класса я оказался в новой школе, в новом классе.
Сначала я присматривался. Не спеша. Хотя никаких загадок класс, куда направил меня очередной завуч, взявшийся играть в моей судьбе роль господа бога, в себе не таил. Класс был как класс. Двое спортсменов, несколько гениев, самостоятельно штудирующих институтские учебники и находящих в них неточности. С ними было неуютно. В спорте я абсолютный любитель, а гении были заняты только своими увлечениями, встревать в которые я не собирался — не хватает только комплекс неполноценности себе завести. Ну, представьте себе сами. Я какой год уже долблю английский, когда я дома, «Radio Moscow» у меня в комнате не умолкает, прекрасный метод, очень развивает словарный запас и интонацию, а язык я знаю все равно посредственно. А Лабоданов, один из гениев-гуманитариев, мне как-то бросает несколько слов по-французски. Небрежно так. Я, естественно, в ответ: «Пардон, месье, но я вас плохо понимайт». А он на меня уставился: «Ты что же, «Войну и мир» не читал?» «Читал, — говорю, — только при чем здесь она?» «Так там же, — как маленькому, объясняет он мне, — все время текст французский, а внизу перевод!» «Ну, и?..» — «Ну, сравниваешь все время, где-то к концу первого тома уже многое начинаешь сам понимать. А там остается только грамматику подучить...» Вот так! Куда нам, серым, до них! Да и вообще мы по другому профилю...
К кому пристать, я определил быстро. Была там одна компания, человек шесть, а вокруг них вились еще, как мошки рядом с лампой, несколько непосвященных прилипал на птичьих правах, вроде Ванеевой, которая в последнее время корчит из себя великую доставалу — и то могу сделать, и это... Нашла способ стать своей.
А пристать к этим ребятам, которые коротко говорят: «Наши» — и никому не надо объяснять, о ком идет речь, я решил вот почему.
Ну, о том, что я человек со способностями в размерах невыдающихся, речь уже была. Склонностей к науке не имею, руки не крюки, но и не золотые, вот и найди тут, чем заниматься в жизни, чтобы не прийти к тому же итогу, что и отец, потому что ничего не боюсь больше этого. Успех! Мне нужен успех в жизни! Не машина, не дача не шкафы, разламывающиеся от тряпок, не аппаратура. Мне нужно дело, в котором я добьюсь многого, в котором я выдвинусь, которое в конце концов принесет мне все, что нужно. Только мы же в школе почти не знаем жизни, чтобы искать в верном направлении. Но одно я знаю верно: я могу управлять людьми. Во-первых, неплохо в них разбираюсь. Во-вторых, — крайне важно! — справедлив и независтлив. То есть честно могу оценить способности окружающих, могу выслушивать спорящих и способен на решения. И еще я терпеть не могу бестолковщины. Ведь меня просто бесит та неразбериха, что творится на работе у матери.
Понятия пока не имею, где конкретно найду такую работу, но знаю, что для нее нужны связи, нужен круг знакомств, нужно знать выходы на нужных людей. Так вот, в компании, которую я выбрал, у всех ребят родители многого добились, стали большими в масштабах нашего города людьми. Я со своими родителями был среди ник в общем-то чужим... Но меня это не пугало. Я знаю, как ладить с людьми. Одни из компании, Виталик, например, меня устраивали меньше, другие, Валька Зубков, больше, но во всех чувствовалось самое нужное мне: они были уверены в своем будущем, знали, что у них все будет, как надо. Словом, мне было с ними по пути. И потом среди них была Катя...
Она смотрелась среди «наших» как-то отдельно. Все больше молчала, и лишь со временем я разобрался что к чему. Ей было попросту скучно с ними. У нее все было. Она не представляла жизни без просторной квартиры, дачи, машины. Ей надоело менять тряпки, уши ломило от музыки, а в глазах рябило от «видео». Она объелась всем, о чем другие пока только мечтали, и потому вдруг принялась задумываться о жизни. Как ребенок, у которого никаких забот — сплошные «почему?». Но я не сразу понял это. Сначала ее вопросы ошарашивали меня.
— Слушай, а ты не боишься, что эта Третьякова в тебя влюблена? — говорит она, а сама смотрит вниз, туда, где носок ее сапога колотит нетерпеливо по подернутой ледком луже.
— А чего мне этого бояться? — удивляюсь я.
— Ну.:. А ты знаешь, как это тяжело — выносить чью-то любовь, когда ответить на нее ты не можешь? У нас ев дворе живет один, я просто из-за этого во двор выходить боюсь... Когда он на меня смотрит, жалко так!.. Б-р-р!..
Потом она как-то затащила меня на свою дачу — демонстрировала, как умеет водить машину, ее отец натаскивает. Мы гоняли по извилистым пустынным улицам, она только усмехалась и прикусывала губы на сложных поворотах, потом вдруг:
— Слушай, а ты не боишься со мной разбиться? А сама смотрит, прищурившись, вперед.
— Не знаю, — мямлю я. Мне действительно такое и в голову не приходило.
— Вдвоем, это бы еще ничего, — рассуждает она серьезно. — Я думаю, самое плохое — если один останется в живых... Представляешь, каково ему будет, а?
После этой милой прогулки она затаскивает меня в какую-то каморку под лестницей, заваленную какими-то громадных размеров книгами в фиолетовых переплетах, устраивается прямо на них, раскладывает на коленях фолиант и без слов утыкается в него. Делать нечего, я пристраиваюсь тут же, беру неподъемную книгу, открываю. Оказывается, это послевоенных лет журналы, собранные в подшивки и переплетенные. Катя отрывается от своих, поднимает на меня глаза:
— Жутко интересно, ага?.. Я тут иногда целыми днями торчу... Странно, люди как будто совсем другие. По-моему, сейчас таких лиц не бывает.
— Просто одеты по-другому.
— Да нет, ты посмотри. Сейчас мода почти такая же, а все равно — лица глаза.. Нет, сейчас таких не бывает.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть. Продолжение. Начало в № 7.