— Знаю — брошюры! — Я вложил в голос всю ненависть и раздражение, накопленные за годы, к этому слову.
— Не только, — рассудительно поправил меня отец. — Она выпускает не только их. И люди ей благодарны... А условия — для нее это вопрос второй. Она хочет, чтобы доверенное ей дело делалось, несмотря ни на что! Может быть, ты когда-нибудь и поймешь, что в трудностях есть свои достоинства. Бороться и преодолевать интересно. Вы считаете, я не смогу, так нате — получите. И когда у тебя получается, несмотря ни на что... Это... Это удовольствие из редких. — И он засмеялся. Засмеялся с удовольствием.
А я вспомнил, каким он приезжал из своей Сибири раньше, еще до этого пожара. И как он улыбался тогда. В той улыбке было что-то, чему невольно начинаешь завидовать. Потому что видишь: у человека есть за душой нечто, чего у него уже не отнять, что он спокойно предъявляет людям, не боясь ничьего приговора. Да, так он улыбался тогда, но я уже давно не видел этой улыбки. Я стал ее забывать, а она, оказывается, сохранилась и живет в нем.
— Понимаешь, главное — не трудности, а то, что она сама выбрала это, взвалила на себя и несет. Она сама выбрала все это. Человек должен иметь право выбора... Как ты считаешь?
— Выбора, — усмехнулся я. — Разве она выбирала? Привыкла — это точнее. Или приучили...
— Ты думаешь так потому, что сам выбрал бы другое, — сказал он, а я вдруг обнаружил, что мне трудно и не хочется возражать.
Но я все-таки возразил:
— Выбрала!.. Что может выбрать слепой? Только то, во что его сунули носом.
— Зрячий может выбрать то же самое.
— Зачем же ему тогда глаза? — осведомился я.
— Просто есть вещи, необходимые каждому человеку, — сказал отец.
Нет, он уже не улыбался, он говорил спокойно и серьезно и, наверное, очень хотел, чтобы я его понял. Но согласиться с ним означало признать свою неправоту, а я никак не мог признать, что не прав. Ведь все, что я говорил, было правильно! Так почему же правым себя чувствует он, а не я?
— Беседуете? — Мать стояла в дверях и смотрела на нас. — А я никак не могла раньше. Еле вырвалась! Ох, сил уже моих нет с этой работой...
Она щебетала весело, как птичка в тишине раннего летнего утра, когда еще и солнце не взошло, земля укутана туманом, словно елочные игрушки ватой, и каждый звук слышен отчетливо и издалека, а сама смотрела внимательными, испытующими глазами.
— Еще как беседуем! — со вкусом потянулся отец и открыто, заметно для матери подмигнул мне. Вид у него при этом был добродушно-хитрый: есть, мол, мать, у нас, мужиков, кое-какие свои делишки!
Что мне было делать?
К счастью, позвонил телефон.
Я мигом выскочил из комнаты, схватил с деловым видом трубку... Катя. Час от часу не легче! Стала выпытывать, что со мной стряслось и куда это я вдруг подевался? «Наши тебя обыскались...» Ничего, перебьются!
— И долго вы еще там веселились? — спросил я, словно это меня хоть сколько-нибудь интересовало.
— Да посуетились еще часок... Потом хотели к Виталику завалиться, да как-то все без энтузиазма, и он стал мяться вдруг, ну и разбежались по углам.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
21 марта 1839 родился Модест Петрович Мусоргский