— Нет, это жилье на троих, в той комнате – другие хозяева... Там мать живет с дочерью, – зачем-то добавил я и покраснел, но он не заметил. А пианино все томилось, страдало, и эта чудесная музыка пропадала зря. А Яше она даже мешала.

— Поди бы хватит – побрякали... Ну, вот что, Федорович, почему земляков забываешь? Интеллиго стал, заделался... И мы могем, могем, – повторил он точно для устрашения и расстегнул пиджак. Галстук вывалился вперед – широкий, тяжелый.

— Зря, Яша. Зря ты, – попробовал я защитить себя, но он посмотрел лукаво, пронзительно, как будто что-то обо мне знал, чего-то недоговаривал.

– В городе-то привык? Не надоело?

— Нет, Яша, не надоело. У каждого свое место, и надо держаться.

— Было б за что держаться. – Он усмехнулся, поправил галстук, рука у него была тяжелая, пухлая, под ногтями – остатки солярки. Рука эта вызвала уважение, и я заторопился с вопросом.

— Что, Яша, случилось? Рассказывай.

— А ты не жми на скорости. Вечер наш – не уйдет... – Он на стуле откинулся, подергал скулами, – и вдруг лицо стало краснеть и краснеть на глазах и скоро превратилось в большое пунцовое яблоко. И кожа стала гладкая, чистая, как будто после бани лицо. И я опять вспомнил про школу. Тогда мы дразнили Яшу – Огурчик. Но он не сердился...

И пока я вспоминал, напрягался, он вынул из пиджака авторучку и рассматривал ее долгим, пристальным взглядом, и был в этом взгляде непонятный намек. Потом закинул ногу на ногу, отодвинулся, и появилось в этой позе что-то хозяйское, почти угрожающее – я улыбнулся. «Да ты ли, Яша? Ты ли это?» – вопрошал я кого-то и потихоньку на него взглядывал, но он не замечал – сидел строго, приподняв голову.

— Почему не пишешь про земляков? Печать – великая сила... – Он смотрел теперь в упор на меня, не мигая.

— Я ведь в школе работаю, Яша. Пятый год уже. Вот и комнату дали...

— А в газетах – твоя фамилия? Или, может быть, не твоя?.. – Он смотрел опять грозно, сердито, словно прокурор какой, следователь, и мне стало смешно.

— Моя, моя! Успокойся... Но это по настроению. После работы. Сижу дома, и что-то найдет...

— Ну, вот и сознался. А то крутишь голову – не пойму. А когда-то вместе кашу ели. Из одного котелка...

— Вместе, вместе, – успокоил я его, а самому опять стало весело: куда он клонит?

— Ну, давай подведем черту, – прервал меня Яша, и в глазах его мелькнуло злое, зеленое, а лицо опять покраснело. – Кто-то работает, а кто-то пописывает. Но без нас-то вы никуда...

— Без кого, Яша?

— Без нас, Федорович, без Якова Мартюшова. Я-то работаю, а ты статью составлять. Давай поменяйся? – Он засмеялся, заерзал на стуле, и опять был этот смешок со значением, словно я стащил у него чего-то, а он дознался. – Ну ладно, ладно. Я тебя уважаю! Все шутим, гыркам – понимать надо. Но все ж ты, землячок, подзазнался. Нельзя, нельзя отрываться от масс. – И он опять засмеялся, а я опешил. «Да ты ли, Яша? Откуда тон такой, откуда в нем снисхождение?» И, чтоб успокоиться, я к окну отошел, отдернул штору. Сразу обхватил меня свежий воздух. Внизу, на клумбах, росли цветы – табак и фиалки, – и сейчас, под вечер, они пахли буйно, прощально, и эти свежие, счастливые запахи захватили меня, отвлекли. И почему-то представилось, что, может быть, поведение моего однокашника – просто розыгрыш, а я не понял ничего и поверил. Ну, конечно, поверил! А сам Яша теперь хохочет в душе. С этой мыслью и подошел к нему.

— Яша, хочешь пивка? Приглашаю...

— Не туда зовешь, землячок. Не по адресу! Я уж бочку свою давно выдул, а теперь не могу, завязал. И не мани – не пойду... . .

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 15
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.