А для души любил Шикалов выводить свою Кутю от телевизора во двор, а там звезды показывать. У соседа Юматина наловчился находить созвездия, весомо выговаривал: Ригель, Белламия, Дельта Эпсилон. «А это моя звездочка, — млея, сообщал он, указывая на Альдебаран. — Я в мае родился, под знаком Тельца — бычок, значит, счастливый и проворный...»

Кутя сначала и сама радовалась за компанию и помалкивала. Было, видать, отчего — что-то непонятное с ее беременностью произошло: медовый месяц едва кончился, а молодую понесло как на дрожжах и на пятом месяце после свадьбы увезли в роддом. Она утягивалась, подбиралась, чтоб деревенские не судачили, и Шикалов не сразу обнаружил подвох. На сытых харчах, думал, несет женушку. Ну, а как повезли на пятом-то месяце молодую в роддом, тайное и стало явным. Созналась Кутя, прощения просила. Шикалов простил, блюдя свой приоритет и авторитет. Решили для деревенских, преждевременные роды. От утяжек мертвенького родила. Перенес и это Шикалов ради авторитета.

А первый удар по авторитету Кутя нанесла самолично. Позвал ее в морозный вечер во двор звездочками полюбоваться, а она: «Да иди ты со своими блямбами и баранами!»

«Это ты как: на хозяина? — повел бровями Шикалов. — На Тельца?» «Да какой ты Телец, — огрызнулась Кутя, — телок самый настоящий, бабу толком притомить не можешь».

В восемнадцать-то лет такие амурные познания! А потом Кутю ровно бес приголубил: во-первых, не «Кутя», а во-вторых, ради свинаря и недоумка со смещенными мозгами и позвоночником она себя на свинарнике хоронить не намерена. Авторитет Шикалов упустил, воспитывать поздно, он и сник, только бровями зло шуршал, как таракан, в те ночи, когда женушка сплавляла его спать на раскладушку.

Чуял Шикалов, занесло девку крепко, еще когда собиралась, понял: брала на курорт фасонистое, откуда и прикопила — платьишки японские, купальное бикини, лифчики да трусишки в кружавчик. Подъел ее Шикалов: морская пена набьется в кружева. Топая нервно в шпильках по половицам, отбрила: «И не только морская, не твое свинячье дело». Шикалов голос повысил, а кто сельского завмага перекричит? Он — кулаки над головой, а она — в боки. И в нокаут его: если две тысячи из свинских денег не выделит на гарнитур «Сюзанну», пусть назад не ждет. Дал, куда ж деться. Два года совместной жизни, авось и вправду на мебель...

Подъехал знакомый водила из райцентра, забибикал, Шикалов и рта не успел раскрыть с наставлениями о супружеской верности: Степана на руках подержала, поласкала «линкорушку» своего и отчалила. Услышал Шикалов смех водилы из «газика», а «до свидания» — нет, газанул водила.

Первые дни Шикалов ходил сам не свой, на звезды глядел, им, недосягаемым, грусть поверял, а потом окрысился. Это ему, трудяге, надо бы на курорт в первую очередь. А как окрысился, тут Степана и повесил под горячую руку.

— Повесил я Степушку, Михалыч, — горестно сообщил он с порога Юматину. Шикалов называл его «профэссором» и очень уважал за грамотность и рассудительность.

Юматин отложил книжку, встал с лежака, где проводил сиесту, снял очки. Прецедент не комментировал.

Юматин был единственным интеллигентом в Светлых Лужках, заведовал гидрометпостом. Водомерщик, по-деревенски. Жил бобылем, дружбу водил исключительно с Шикаловым, наставлял его мягко, если Шикалов приходил за советом, разъяснял непонятное в прочитанных книжках, и в свои сорок пять — с кудреватой бородкой в серебряный прочес, с объемистой лысиной и животом при малом росте — походил на сельского батюшку, чудом уцепившегося за существование на отшибе цивилизации. Любил юморить в академической незлобливой манере, что особенно нравилось Шикалову. Дружили они ровно, как наставник и ученик, и если б ни его мудрые житейские советы, Шикалов наворочал бы дел за время семейного разлада. Изредка он называл Шикалова «мой добрый друг Башмачкин» или «старина Акакий». Шикалов не обижался и не расспрашивал, кто это такой.

— Кошки, Вениамин Петрович, — Юматин называл Шикалова по имени-отчеству, когда тому было особо худо, — обладают поразительным чутьем на глобальные катаклизмы. Возьми Серафиму мою — шемизетка по образу и подобию, а к твоим котятам закопанным первая прибежала, и не мать ведь, а на чужой двор примчалась, раскапывать стала... А у Дранкина дом загорелся — ведь всего-то диван затлел, а как бесновалась она?.. Потому что живет у меня в любви и холе. Но это местечковое, а вот когда она в безлуние выходит и на Полярную звезду уставится, мне не по себе: к Полярной ведь — через нее проходит земная ось — привязаны баллистические ракеты, точка отсчета залпа... Кто-то уже назвал ее погребальной звездой человечества...

Шикалова, как тогда, около вылезших из-под земли котят, царапнул мороз по коже. Не шутит «профэссор». Однажды в прошлое лето вышел он прогуляться за огороды по лесной дороге и на мостике, на двух бревнах через речушку, увидел кошку Юматина. Серафима, привставая на задние лапы, терла мордочку передними, будто умывалась лунным светом. Тогда позабавился, а теперь и безводное лето, и мертво висящая Полярная звезда, и Серафима, и Степан, убиенный дважды, захороводили перед глазами, аж копчик вспотел и заломило в позвонках.

— Так вот, кошки, Вениамин Петрович, — умнейшие создания хотя бы потому, что сохранили свою индивидуальность и независимость, столуясь у человека. Всех домашних животных человек обязал трудиться на себя, а вот кошка сама по себе гуляет...

— Колбаску-то уважаем, — подал голос Шикалов, — на травке шибко не разгуляешься.

— Понимаешь, добрейший мой Башмачкин, тут начинается несоответствие человеческих возможностей и амбиции человека. Когда мама рассказывает дитяти о ласковых глазах олененка, попутно скармливая ему котлетку, ее рассуждения о добре зиждутся на профанации. Мы ведь, как в космическом корабле, мчимся среди звезд, а перекосы в понятиях дают неточный курс. Куда попадем? В никуда... От бессилия своего человек бежит к зелью, к злобе, к хитрости, а не пришлось бы ему скотинку забивать на харчишки, глядишь, поумнел бы, подобрел.

— Это вы так, профессор, считаете, — возразил угрюмо Шикалов, — а не забивать коров, где самим травку щипать? Куда, например, кошачий приплод девать? Родились, и, раз у человека живут, всех доглядеть надо, добром окружить.

— Мы в ответе за всех прирученных, — задумчиво произнес Юматин. — Вот и я о том. И так плохо, и эдак никак. Тупиковое развитие — человечество.

— Что ж в нем тупикового, если все путем? — опять возразил Шикалов. О тупике он уже слышал от «профессора», но возражал впервые, что-то подталкивало сегодня изнутри.

— Мой наивный Акакий, тебе надлежит зорко тайгу беречь, а ты свинарником по рукам и ногам связан. Тебя попросту убрали, чтобы не мешал...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.