Замечено, что молодые читатели — хотят они того или нет — привыкают к определенной обойме поэтов. К счастью, привыкают ненадолго. Мода проходит, и те же читатели оглядываются: какой след остался в душе от былой увлеченности. Нет следа — и недавно грохотавшее имя вспоминается с трудом и с усмешкой.

Наряду с Маяковским и Есениным, Багрицким и Асеевым глубокий след в душе читателя оставил Сельвинский. К сожалению, его издают мало, редко, пишут о нем скудно, а если и пишут, то без достаточного знания его произведений. Моя задача напомнить молодым читателям об этом поэте, сказать о его личности, жизни, о встречах с ним.

В 1921 году из Евпатории в Москву приехал поступать в университет уже проливший кровь в боях за Перекоп начинающий поэт Илья Сельвинский. Он пишет в автобиографии:

«День, когда я вошел в Коммунистическую аудиторию, битком набитую людьми в шинелях, и увидел за кафедрой А. В. Луначарского, которого до этого знал только по портретам, — день этот останется в моей памяти навеки. Анатолий Васильевич читал введение в «социологию искусства», но это была не лекция — это был призыв! Гимн! Я почувствовал веяние истории. Запах эпохи, как запах моря. Ничего похожего не ощущал я в Таврическом. Там профессор был, в сущности, книгой; здесь же он вырастал в трибуна, знаменосца, учителя жизни. Слезы перехватили мне горло — и, сжав зубы, я поклялся себе, что стану поэтом революции!»

Верный клятве, сильный, решительный, богато и разносторонне одаренный, дьявольски работоспособный, Илья Сельвинский стал поэтом новой эры. Вне революции для него, в юные годы участника кружка Дм. Ульянова, не было ни жизни, ни творчества.

Впервые услышал о нем от Ушакова. Он читал «Вора», говорил о новых пластах языка, о стихе, ждавшем обновления. «Уляляевщину» читал, жестикулируя, с удовольствием, то приподнимаясь на носки, то приседая.

«Алло, Русь! Твой пастуший рожок мы вытрубим в рог изобилья» — эту строку Сельвинского я нашел в качестве эпиграфа в книге Ушакова «Весна республики».

После эпопеи «Челюскина» я слушал его в одной из аудиторий Киева. Он был в черном костюме, в роговых очках, в руке длинная указка, которой он уверенно водил по огромной карте Севера. Рассказ перемежался стихами. Все делалось четко, с блеском, с ощущением своей силы.

Он являл новый облик поэта. Деятеля. Путешественника. Мечтателя.

Поздней — Москва. Политехнический битком набит. Сельвинский читает старое и новое. Новое — это «Охота на нерпу». Посреди стихотворения останавливается. Вынимает из кармана блокнот. Что-то записывает. Публика ждет. Человек работает. И вдруг начинает все сначала — стихотворение с новой строфой, тут же записанной. Взрыв аплодисментов.

Он любил молодежь, молодежь любила его. Его семинары стали знамени ты. В ИФЛИ мы узнавали, о чем говорилось в Литературном институте на семинаре Сельвинского. Пишущая молодежь тянулась к этому/ семинару. И впрямь это было примечательно: руководитель строг до беспощадности, но и доброжелателен до самоотречения распахнут и собран, образован, внимателен. Умеет увлеченно говорить и читать, обладает способностью слушал забыв о себе. Вспыхнув, приводит наизусть строки, строфы, целые стихотворения, отрывки из поэм — свое и чужое. Голос то раздумчив, печален, то ликующе-радостен. Голосом он создает особое настроение на занятии. Голосом, как пением, как симфонической музыкой.

Когда в ранней юности я читал стихи Сельвинского, мне казалось, что у Человека, написавшего их, из ноздрей вылетает огонь, грудная клетка движется, как кузнечные мехи, что под его загорелой крымской кожей перекатываются литые шары.

Как я боялся и в ранней юности, и в молодости этого досадного и разочаровывающего несовпадения сочинений автора с личностью его, с его поведением среди людей, в кругу современников.

Когда я познакомился с автором «Уляляевщины» и «Охоты на тигра», я проверил это положение. И не был разочарован. Я понял: именно этот человек — автор этих стихов.

Смельчак и следопыт, он с гимназических лет усадил себя за рабочий стол литератора, дав себе, своим нервам, своему времени полную, можно сказать, непомерную нагрузку. Этот рабочий стол литератора порой становился вагонной полкой, бортом ледокола, оленьей упряжкой, фронтовым окопом, больничной койкой. Всегда и везде Сельвинский работал неистово, яростно, самозабвенно. Он захлестывал себя работой. Лирика и эпос, трагедии и эпиграммы, статьи, переводы, переписка с начинающими авторами. Я корил себя. Рядом с ним казался себе самому лежебокой, лентяем из лентяев.

Постепенно для меня за боксерской силой и рабочей собранностью Ильи Сельвинского проступали не сразу приметные постороннему взгляду существенные черты его поэтического характера — пристальность, отзывчивость, нежность.

Многоголосье — вот что характеризует поэзию Сельвинского. Это не один инструмент, а весь оркестр. Иногда даже с привлечением гуслей и саза, домбры и ксилофона. Все оттенки радуги чувств легли на страницы его книг, по которым прочитывается и многотрудная жизнь поэта, и летопись родившей его эпохи.

Если собрать воедино все созданное Сельвинским, нетрудно увидеть, что эпос и драма у него преобладают и главенствуют. Это поэтические полотна, воссоздающие героев и эпизоды давних дней и современности, воскрешающие историю разных эпох и народов. Средние века, петровская пора, наш век. Русские, азербайджанцы, французы, чукчи, поляки, немцы. Художники, литейщики, полководцы, революционеры. Это поэма «Рысь», эпопея «Уляляевщина», драматический эпос «Россия» (пролог и три пьесы: «Ливонская война», «Царь да бунтарь», «Большой Кирилл»), романы в стихах «Пушторг» и «Арктика», повесть «Записки поэта», драмы и трагедии «Командарм-2», «Пао-Пао», «Умка — Белый медведь», «Рыцарь Иоанн», «Орла на плече носящий», «Генерал Бирилов», «Читая «Фауста», «Человек выше своей судьбы», опубликованная пока в отрывках эпопея «Три богатыря», которая построена на основе былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче. Таков неполный перечень эпических и драматических произведений поэта. Не все еще произведения вышли к читателю.

Тематическому многообразию его поэзии сопутствует и многообразие выразительных средств: от пятистопного ямба трагических монологов до тактового стиха, от сжатого и сухого стиля рапортов и деловых бумаг до былинной, сказовой шири.

Лирика для Сельвинского это не только жанр. Она — его страсть, его любовь и ненависть, отдушина для его откровений, его дневник и исповедь. Для того чтобы это почувствовать, надо вчитаться в лирические стихи поэта. Важно также знать, как Илья Сельвинский для самого себя и для читателей определяет эту область своего творчества. «Книга — это разговор художника с человечеством наедине, — пишет поэт. — Вот это наедине, то есть личное, интимное соприкосновение стиха с каждым воспринимающим его, и есть лирика». Признание это проливает свет на всю природу лирики Ильи Сельвинского.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.