студент автомобильного техникума. Я был взрослее и немножко смелее, но и тогда он пугал меня. Слишком много надо было понимать заново. Слишком далеко раздвигался горизонт, и жизнь оказывалась большая, сложная...

Таковы были его первые впечатления от города. Но жизнь еще только начиналась, и все в ней самое-самое – трудное, горькое, счастливое – все было еще впереди.

«Позвольте – может спросить меня иной нетерпеливый читатель «детективного», так сказать, склада, – все прекрасно, но где же они, должны же быть – у всех великих в детстве были – проблески талантливости, гениальности, некоторой, если хотите, странности. А вы все про речку, про рыбалку, про мечты нелепые... Пора уж и к делу переходить!»

Что ему ответить, этому читателю? Что я только про «дело» и говорю? Он не поверит. Вот если бы я наврал с три короба, описал «красиво», как ходит день-деньской по-за селом, вперив в небо туманный взор – о, сколько в этом взоре! – юный и прелестный мальчик с очаровательными ямочками на щеках, ни с кем не заговорит, и только шепчут что-то бессвязное его губы и т. п., – тогда бы он поверил, еще как поверил!

Но шутки в сторону. Такому читателю я отвечу позже, и не один, а с помощью Шукшина. Сейчас же заметим, что все в детстве Василия Макаровича было обычно, типично для детства алтайского подростка сороковых годов, живущего в деревне. Вслушайтесь в этот вот рассказ Василия Шукшина, переданный от имени Ивана Попова:

«Год, наверно, 1942-й. (Мне, стало быть, тринадцать лет.) Лето, страда. Жара несусветная. И нет никакой возможности спрятаться куда-нибудь от этой жары.

Мы жнем с Сашкой Кречетовым. Сашка старше, ему лет пятнадцать-шестнадцать, он сидит «на машине» – на жнейке (у нас говорили – «жатка»). Я – Гусевым. Гусевым – это вот что: в жнейку впрягалась тройка, пара коней по бокам дышла (водила или водилины), а один, на длинной постромке, впереди, и на нем-то, в седле, сидел обычно парнишка моих лет, направлял пару тягловых – и, стало быть, машину – точно по срезу жнивья.

Оглушительно, с лязгом, звонко стрекочет машина, машет добела отполированными крыльями...

Жара жарой, но еще смертельно хочется спать: встали чуть свет, а время к обеду. Я то и дело засыпаю в седле, и тогда не приученной, к этой работе мерин сворачивает в хлеб – сбивать стеблями ржи Паутов с ног. Сашка орет:

– Ванька, огрею!

Бичина у него длинный – может достать. Я потихоньку матерюсь, выравниваю коня... Но сон, чудовищный, желанный сон опять гнет меня к конской гриве, и сил моих не хватает бороться с ним.

– Ванька! – Сашка тоже матерится. – Я сам с сиденья валюсь! Потерпи!

– Давай хоть пять минут поспим? – предлагаю я.

– Еще три круга – мы выпрягаем. Три огромных круга!..»

Не удивительно, что после такой работы позже всех возвращавшаяся Мария Сергеевна наблюдала такую картину:

– ...Приду, а мои лежат у крыльца, спят, и кобель с имя. Перетаскаю насилу их в избу...

Работал Вася Шукшин Гусевым, а то на табачной плантации. Возил на быке с Катуни воду поливать табак. Однажды набрал в бочку воды, поехал, а хомут возьми и порвись. Бык из двухколески выпрягся и пошел себе дальше. Спрыгнул мальчик с сиденья и – вот мучение – заведет быка в оглобли, а хомут никак не свяжет. А воду на плантации ждут, что тут делать? Разорвал рубашку и завязал-таки хомут.

Не знаю, помнил ли эту историю Василий Макарович, а у мамы его она до сих пор на памяти. Правда, есть в цикле «Из детских лет Ивана Попова» рассказ «Бык», но там совсем иной случай рассказан, разве что бык «по характеру» тот же – упрямый и своевольный.

За рубашку Вася, конечно же, получил «взыскание» от матери, но не такое уж и строгое. Жалела, любила безмерно своих «детушек-сиротинушек» Мария Сергеевна. Тем более что одни они теперь остались. Шли, шли в Сростки похоронки. Получили их сестры Марии Сергеевны Вера и Анна, пришла весть, что погиб смертью храбрых брат ее Иван... А в 1942 году стало известно: не дождаться им уже с фронта Павла Николаевича Куксина...

Но тем и удивительна и замечательна мать Василия Макаровича, что никакая беда сломить ее не могла. Дети, слава богу, болели редко. Правда, если уж заболевали... Как-то. еще задолго до войны, у сына начался сильный жар, стал бредить, никого не узнавал, метался по постели. Уж чего только не предпринимала мать, а врач в конце концов сказал: безнадежен, слишком сильное осложнение... Тогда Мария

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.