1

– Шурик, вставай! Радость-то какая! Война кончилась. Шуринька-а!..

Я открываю глаза, но бабушки не вижу. Упорхнула, не вытерпела. Без людей она вообще не может, а в такой день вовсе не усидит дома. Не шить сегодня бабе Сане, люди не дадут – будут приходить, спрашивать Александру Михайловну, а зачем она им нужна, Александра Михайловна, по какому такому делу – поди разбери; пожалуй, и дел-то особых нет, чтобы не решить их без бабы Сани, просто они без нее тоже не могут. Баба Саня – домком. Не председатель домового комитета, а именно домком, потому что никакого комитета не существует. Еще она – председатель уличного комитета, и каждый день по нескольку раз ей приходится ходить в домоуправление. Пошьет, пошьет, вдруг вспомнит что-то – и, глядишь, уже за воротами.

Ходит она удивительно красивой, быстрой, мягкой, походкой, чуть накренив голову с темными седыми волосами, аккуратно зачесанными назад и стянутыми на затылке в небольшой узел. Бабушкин друг Иван Васильевич называл этот узел мотулей. Иногда шутки ради он вынимал незаметно роговые заколки из мотули и хохотал, довольный, видя, как бабушка без конца поправляет прическу, не замечая пропажи. «Никак, ты опять стибрил заколки?» – догадывалась бабушка, и Иван Васильевич хохотал еще громче, клялся христом-богом, что заколок не видал, а насмеявшись до слез, признавался в краже и обещал вернуть заколки при одном условии: если она даст ему самому уложить мотулю. Бабушкина мотуля была его слабостью.

На шутки баба Саня не обижается, она и сама любит посмеяться и, пожалуй, не прочь над кем-нибудь подшутить, да возраст не позволяет – ей уже за семьдесят. А Ивану Васильевичу лет тридцать пять, не больше. Несмотря на такую разницу в возрасте, они дружили трогательно-нежной, веселой дружбой.

Иван Васильевич называл бабушку птичкой за то, что она питается буквально крохами, хотя готовит очень вкусно и много, но все скармливает гостям, и еще за то, что она необыкновенно подвижная, шустрая, а ростом чуть больше десятилетнего мальчика. Иван Васильевич поднимал бабушку одной рукой и кружил по комнате.

По воскресеньям у бабы Сани собирались интеллигентные старушки, из бывших, играть в преферанс. Они с интересом ждали Ивана Васильевича – самого азартного игрока, громкоголосого певуна и балагура. Бабушка к преферансу стряпала рыбный или сладкий пирог, и в перерывах между «пульками» старушки гоняли чаи. Иногда они приносили свою стряпню, но все равно лучше бабы Сани никто не стряпал.

Если приходил Иван Васильевич, игра затягивалась до глубокой ночи и чаи гоняли торопливо, желая поскорее засесть за новую «пульку». Без него, наоборот, играли вяло и помнили, что всех ждет пирог Александры Михайловны.

Если Иван Васильевич приходил с женой Анной Федоровной, в кухне разыгрывались шутливые сцены ревности. Но это случалось редко: Анна Федоровна – член партии, директор семилетней школы и в преферанс не играет. У нее свои дела с бабушкой, она постоянная, давняя ее заказчица, приходит днем, в будни, на примерку или по делам общественным. Она тоже любит бабушку и дорожит дружбой с лучшей в городе портнихой дамского платья.

В большинстве случаев Иван Васильевич приходил один, и тогда в коридоре раздавался его высокий баритон:

Солнце низэ-э-э-энько-о,

вэ-э-чир бли-ээ-э-э-энько-о,

пи-ду до тэ-э-э-э-бэ-э,

пи-и-ду до тэ-э-э-эбэ-э,

мо-е сер-дэнько.

– Прилетел, сокол мой, прилетел, богом данный сынок, – ласково говорила бабушка и на цыпочках тянулась поцеловать его.

Нет больше Ивана Васильевича.

В первый же день войны уехал он в таинственную командировку, вернулся через несколько месяцев, больной, измученный, побыл дома с неделю и снова уехал. Анна Федоровна переживала, как бы у Вани туберкулез не возобновился, прибегала к бабушке, жаловалась на усталость и тоску. Году в сорок третьем вызвали Анну Федоровну в какое-то учреждение и сообщили: коммунист, контрразведчик Иван Васильевич Лысенко погиб при исполнении служебных обязанностей. В партию он, оказывается, вступил еще раньше Анны Федоровны, задолго до того, как был учителем. Тяжело заболела тогда Анна Федоровна, сдала свою тихую квартиру в деревянном доме на улице Иркутской в райисполком и на долгие годы поселилась в родной семнадцатой школе.

Кроме богом данного сына, Ивана Васильевича, был у бабушки Сани богом данный внучек – я. Называла она меня так не потому, что верила в бога, – подружки-старушки, жалеючи, корили ее за то, что не верует и в церковь Турханскую не ходит, – называла так потому, что я никакой не внучек, а просто соседский мальчишка, жил с ней в одной квартире и целыми днями пропадал в ее комнате.

Когда приходили заказчицы или общественные деятели, вроде домоуправляющей, я плелся к себе. Проводив гостей, бабушка звала: «Шурик, иди, скоро чай пить будем, с оладышками».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.