— Так ведь это прекрасно, что тоска, Владимир Иванович. По нашему ведомству тоска означает благоденствие в государстве.
— Умны вы, Глеб Витальевич, спору нет, а иногда, простите, как соплей вымазанный рассуждаете.
Глазов вскинул голову: так полковник говорил впервые.
— Это хорошо, что вы не обижаетесь на меня, – продолжал между тем Шевяков, не оборачиваясь от окна, чувствуя спиной изучающее - напряженный взгляд. – Я бы не начал этого собеседования, не присмотрись к вам пристально.
— Я это ощутил.
— С нашими-то филерами и болван ощутит.
— Понять только не могу, зачем вы горничную мою заагентурили? Она ж дура дурой.
— Это вам кажется, потому что вы сквозь нее, так сказать, смотрите, а мне она, как отцу родному, душу изливает на ваше барское небреженье. Чтоб утвердиться в человеке, надо про него сызначала плохое узнать, через это хорошее ясней смотрится. Так вот, верю я вам, Глеб Витальевич, а посему нуждаюсь в вашей помощи.
Тут только Шевяков резко обернулся, и Глазов скрыл улыбку – больно уж провинциально играл полковник, как с арестованным студентиком, право...
— Слушаю, Владимир Иванович.
— Да вы улыбнитесь, улыбнитесь, – сказал Шевяков и снова скрыл ленивую зевоту. – Я ж чую, как вы серьезность храните, а в душе надо мною подсмеиваетесь. Разве нет? Смейтесь, смейтесь, Глеб Витальевич, смейтесь – я на умных беззлобный. Когда вам, кстати, надо долг ротмистру Граббе возвращать?
Глазов папироску затушил в пепельнице, тщательно затушил и ответил негромко:
— Я ж не задаю вопроса, Владимир Иванович, когда вы впервые попросили агента Мстителя расписаться в получении двадцати пяти рублей, а вручили ему только десять.
— Так я отвечу, коли спросили. Год назад попросил. И у других прошу. И клюю, как курочка, так сказать, по зернышку. И сам себе гадостен! Но меня Мститель покроет, а с вас Граббе намерен послезавтра публично, в клубе, потребовать двести рублей к отдаче, иначе грозится ославить бесчестным жуликом и сквалыгой.
— Какое вы имеете к этому отношение, господин полковник? – спросил Глазов тихо, с угрозой в голосе.
— Прямое! – ответил Шевяков. – Я, так сказать, деньги вам принес, коих у вас нет и к послезавтрему не будет, никак не будет. Честно не будет, во всяком случае.
— Вы хотите ссудить меня до очередной выплаты?
— Это как разговор пойдет. И не ерепеньтесь, не надо. Ей-богу, я к вам сейчас с открытой душой пришел, и предложение мое, буде оно вас не устроит, так предложением и останется.
— Я слушаю, Владимир Иванович.
– Так-то лучше. А то сразу «господин полковник». Предложение мое вот к чему сводится, Глеб Витальевич. Я б даже иначе подступился, не в лоб... Вы ведь в охранном отделении служите семь лет, а за это время одного Владимира получили и звездочку в погон. За семь лет-то! Дела нам нужны, Глеб Иванович, дела. Не Дзержинский страшен – Дзержинские страшны. А если б мы с вами типографийку какую открыли? Объединили бы в ней всех Дзержинских, а потом скопом прихлопнули? Сюда звезда, – Шевяков кинул рукой на по гон, – а сюда, – он тронул грудь, – орден, так сказать.
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Обсуждаем проект Конституции СССР