Особо опасный преступник

Дзержинский постучал костяшками пальцев в окно. Никто не ответил.

— Ты убежден, что Крабовский ждет? – спросил Сладкопевцев.

— Да, – ответил Дзержинский и постучал еще раз.

В глубине комнаты вспыхнула спичка. Потухла. Вспыхнула еще одна, потом сеет стал устойчивым, постоянным – зажгли лампу.

— Кто? – спросил Крабовский сипло. – Это я. Переплетчик.

— Входи, – сказал Крабовский. – Ты не один?

— Во-первых, здравствуй, – сказал Дзержинский.

– А что во-вторых? – Крабовский обернулся и, потерев грязными пальцами волосатую грудь, поставил лампу на кухонный стол. – Выпить хотите с дороги?

Не дожидаясь ответа, он достал с полки бутыль, вытащил из-под скамьи кастрюлю с вареным картофелем, который плавал в холодной голубоватой воде, и поставил три стакана.

— Садитесь, – сказал он. – Спать придется на полу. Одеял нет.

— Нас ждет извозчик: У нас десять минут всего, – сказал Дзержинский. – Тебе прислали для меня денег и паспорт?

— Я взял из них пятнадцать рублей. Не взыщи. Я ждал тебя неделю назад. Вот, – он ткнул пальцем в бутыль, – это последний рубль из тех пятнадцати, которые я взял.

— А паспорт?

— Паспорт? С паспортом хуже. Я продал твой паспорт, Переплетчик. Нет, нет, верному человеку, не думай, – хмыкнул пьяно, – за тридцать сребреникоз...

Налив водку в стаканы, он подвинул Дзержинскому и Сладкопевцеву, достал две вилки и ложку.

– Отдай то, что есть, – сказал Дзержинский. Крабовский ударил по стаканам Дзержинского и Сладкопевцева и, не дожидаясь, пока они выпьют, опрокинул водку в широко открытый, алчущий рот. Шумно занюхав рукавом грязного, рваного халата, он ушел в комнату и вернулся оттуда с конвертом в руке.

– Не обессудь, Переплетчик. Здесь все, что осталось. Дзержинский открыл конверт, пересчитал ассигнации,

прочел записку, сжег над лампой.

— Что произошло, Казимеж?

— Что произошло? – переспросил Крабовский, наливая себе водку. – Ничего странного, а тем более страшного. Я устал, вот и все. Мне надоело. Я не верю больше. Я написал царю прошение о помиловании. Достаточно?