— Страшно.

— Мне тоже.

— Посидим? – предложил Сладкопевцев. Дзержинский присел на острый, загнутый по-ермаковски нос лодки, а потом, ступив высокими сапогами в быструю черно-бархатную воду, потащил лодку на себя изо всех сил, и лицо его на какое-то мгновение стало маской.

— Прыгай! – крикнул Дзержинский, переваливаясь в лодку, ожидая всем своим существом, как сейчас ударит с днища тугой фонтанчик воды, но нет – осела лодка, пошла по быстрине, и Дзержинский со Сладкопевцевым одновременно поглядели друг на друга, ощутили мгновенное чувство безопасности и только здесь услышали свое дыхание: хриплое, со стоном, арестантское, а потом лишь гулкий и монотонный звук скорости: вода приняла лодку в свое лоно, сделала ее частью самое себя, сообщив ей свою скорость и направление.

— Ты ничего не видишь, Феликс?

— Нет.

— И не слышно ничего.

— Почему? Скорость слышу, – тихо сказал Дзержинский.

— Устал грести? Давай подменю.

— Нет, ничего.

— Я даже лицо твое как сквозь слюду вижу.

— А ты подвинься ближе.

— Дерево впереди какое-то...

Сладкопевцев хотел было передвинуться ближе к Дзержинскому, но в это мгновение ватную тишину тумана разорвало грохотом, треском, леденящим холодом – лодка налетела на сук, торчавший из воды.

Дзержинский оказался в быстрине, пальто стало вмиг тяжелым, как саван, он ухватился за ветку, но она хрустко сломалась, оставшись в зажатом кулаке, и Дзержинский, собрав последние силы, выпрыгнул из быстрины и ухватил второй сук, и все это происходило в считанные доли секунды, и тумана уже не было, он оказался неким рубежом смерти и жизни, и вторая ветка хрустнула в его мокрой руке, и сила, сообщившая его телу движение вверх, так же закономерно потребовала падения вниз. Он ощутил сначала прелесть летней чистейшей воды, а потом понял, что вода эта, поначалу казавшаяся прозрачной, и есть мрак, могила, погибель.

Сладкопевцев, каким-то чудом выброшенный на камни, ухватил Дзержинского за воротник пальто, когда тот, взмахнув руками, исчез в дымной темноте воды, потащил к себе, оскользнулся, но удержался все же, не упал и, застонав от напряжения, поднял товарища к дереву, торчавшему страшно, как чудовище на врубелевской иллюстрации; Дзержинский обхватил мокрый ствол руками, сделал два быстрых рывка, как в гимназическом далеком детстве, ощутил под ногами не пустоту, а камень, упал на берег рядом со Сладкопевцевым и зашелся кашлем, а потом ощутил теплоту во рту: тоненько, из самой далекой его глубины пошла кровь, ярко-красная, чахоточная.

3

— Среди срочных сообщений, ваше высокопревосходительство, остановлю ваше внимание на депеше о побеге из вилюйской ссылки дворянина Феликса Эдмундова Дзержинского, причисленного к разряду особо опасных преступников империи...

— Дзержинский? – Министр внутренних дел Плеве наморщил лоб. – Не слыхал. Слишком много «особо опасных» расплодили, государя зазря пугаете... Вроде Плеханова, что ли?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 17
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.