Нодар Думбадзе: «Говорить сильнее и громче»

— Нет у меня даже двух страниц, чтобы они не были хоть в чем-то автобиографическими.

Рассказ «Желание» — о девочке, спустившейся на землю из космоса. Мне говорили: «Это Экзюпери». Ничего общего! Просто мне приснился сон, и я его честно записал, до мелких подробностей.

Одна пожилая женщина, прочитав рассказ, написала мне: «Вы счастливый человек, вам было видение...»

— Да, автобиографичность во всем. Твой Бачана Рамишвили был студентом университета...

— Я поступил в Тбилисский университет в сорок пятом году. Собирался стать экономистом сельского хозяйства. Как видишь, серьезного человека из меня не вышло... Было в университете литобъединение, а у него альманах «Пирвели схиви» — «Первый луч». Там и начал печататься году в сорок восьмом — сорок девятом, стихи и фельетоны. Сотрудничал в журнале «Нианги», в общем, острил... А в пятьдесят седьмом году поступил в журнал «Цискари» (знаешь, это вроде «Юности») литсотрудником. Перешел к прозе, а стихи бросил.

— Совсем?

— Почти. Писал стихи для собственных детей. Пока жена ходила на лекции, развлекал дочку Манану, как умел... Когда ей было четыре года, сочинил, чтоб отвлечь ребенка от нехороших мыслей, целую поэму «Письмо Мананы». Героине поэма понравилась. Послал сочинение на конкурс и даже получил премию. Сейчас переключился на сочинение стихов для внука.

— Как относишься к собственным стихам?

— Неважно. Мне говорили, что они хорошие. Даже музыку на них сочиняли... А все равно мне не очень нравятся. В прозе чувствую себя свободнее.

— Но поэзия дала что-нибудь?

— Понимаешь, поэзии легче вырваться наружу, она похожа на вулканический источник... В стихе впервые высказал свою любовь к литературе, попытался в художественной форме выразить свои мысли.

А проза — это река, к которой присоединяется множество ручейков...

— Твой, переход от стихов к прозе — закономерность?

— «Обратный» переход совершается редко. Из моих сверстников, известны как прозаики Арчил Сулакаури, Тамаз Чиладзе, Отар Чиладзе. Все они начинали с поэзии. Да и Константинэ Гамсахурдиа был поэтом...

— Ты назвал некоторые имена. Арчил Салакаури, Отар Чиладзе, Эдишер Кипиани, Джансуг Чарквиани, Реваз Инанишвили, Нодар Думбадзе — это «шестиде-. сятники», знаменитое теперь поколение грузинских писателей, связанное с литкружком университета 50-х годов, а потом с журналом «Цискари». Действительно поколение?

— Уверен! Обновление литературы было значительным.

— Резкое обострение интереса к гуманистическим ценностям? Так? А вообще — вспомни — вы вошли в литературу шумно. Возраст, темперамент... Отвергнуть, найти, утвердить — все с напором....

— Да, мы были трудными детьми родной литературы. И Григолу Абашидзе, и Бесо Жгенти, и другим писателям старше нас, возившимся с молодежью, доставалось не так уж редко. Но почтение к ним было. Какие биографии!

Бесо Жгенти встречал однажды вместе с другими Женю Евтушенко, а я подумал: он же еще Максима Горького встречал!

В собственно литературных притязаниях мы были, пожалуй, поскромнее, чем молодые теперь. Нет, это не брюзжание, какие тут старики: ко мне в Союз писателей заходят запросто, как к товарищу, — а мы тогда все-таки робели. Больше боялись литературы. Для нас странным показалось бы стучать по столу редактора, если твои стихи не попали в ближайший номер. По принципиальным вопросам — да, вступали в бой. А признанным нами литературным авторитетам верили.