Щерба увидел, как судорожно дернулся кадык на шее Романца, как взгляд его словно приклеился к липкой оранжевой краске.
— Они разве?.. — вырвалось у Романца, он что-то хотел спросить, но тут же, словно опомнившись, умолк.
— Что они? — спросил Щерба.
Романец утер ладонью пересохшие губы. Щерба что-то сказал ему, затем молодой парень, принесший туфли, произнес какие-то слова: «...жалко... попробую ацетоном», — которые непонятно к кому были обращены, Романец уже ничего не воспринимал, он словно оглох, в ушах стоял звенящий гул, в них била толчками кровь, страшно разболелась голова, ее словно жгло изнутри. «Скорей... Скорей бы... — путались слова. — Надо коротко, чтоб закончилось это мучение...»
Его везли в закрытом «уазике». Он не раз видел такие: в них милиционеры заталкивали хулиганов, втискивали подобранных у пивнушек алкашей. Теперь вот везут его. В машине пахло какой-то мерзостью — потом, блевотиной, скисшим табачным дымом.
«Куда же меня везут? — думал Романец, вспоминая все, что происходило в кабинете следователя. — Ага, он сказал «...следственный изолятор»... Они прервали допрос... Я попросил... Ах, это проклятое первое письмо. Оно лежало у тети Ули под подушкой... Из Инюрколлегии. Я увидел его, когда перестилал ей постель... Когда-то давно тетя Уля рассказывала, что есть какой-то родственник в Америке... Иногда получала письма... Меня это не интересовало... Я давно забыл... никогда не думал и не вспоминал, что исчезло для меня... А увидев письмо, вспомнил... Удивился, что тетя Уля умолчала о нем... Спрашивать не стал... Потом появилось объявление Инюрколлегии в «Подгорской правде» и пришло второе письмо. Нашел его в почтовом ящике, когда брал газеты... Целый вопросник... И я подумал: это мой шанс... Тетя Уля не жилец: один инсульт был... тяжелый диабет, семьдесят восьмой год... Письмо я от нее утаил. Чтоб потянуть, потом будут иметь дело уже со мной... Пришел запрос и в архив... Надежда Францевна велела порыться и ответить Инюрколлегии... Я не спешил, волокитил сколько мог... Но тут в Ужву приехал этот старик... Черт его понес на веранду... Зеленая папочка, полная бумаг... А на ней надпись: «У. В. Бабич». Он все выспрашивал тетю Улю... Она лежала, а он сидел рядом, записывал... Я сказал: «Хватит, она устала, дайте ей передохнуть...» Окна были раскрыты, я боялся, что кто-нибудь нас услышит... Дал тете Уле таблетку трентала и димедрол... Она уснула... Я увел старика на кухню... Он сказал: «Мне нужно еще кое-что уточнить». «Может, я смогу помочь?» — предложил я. «Речь идет о деталях родословной тех лет, когда вас и на свете еще не было», — возразил он. «Там что, такая сумма, что вы, старый человек, не поленились тащиться в автобусе по жаре?» — спросил я. «Сумма впечатляющая...» Мы долго сидели на кухне и беседовали. Я узнал, кто он и что. Потом он захотел еще раз поговорить с тетей Улей. Но я уже не церемонился: «Она спит. Не надо ее беспокоить. Ее нельзя переутомлять. Вам придется приехать еще раз. Но предварительно позвоните». Мною уже владела одна мысль: не дать ему так быстро закончить, нельзя, чтоб его бумаги ушли в Инюрколлегию, пока тетя Уля жива... Около шести она проснулась, я напоил ее чаем. Предложил старику довезти до города. Мне важно было увезти его из Ужвы... Я довез его до дома на Садовой, хотя мне это было не по дороге... И бензин кончался... Припарковался у трамвайной остановки... Было около девяти. Мне хотелось войти в дом к старику. Сказал, что хочу пить. Он пригласил. Поразило убожество... Полки, стеллажи, папки, справочники, картотечные ящички... Как у нас в архиве... Зеленую папочку старик заложил между другими... Боже, как мне хотелось знать, что в ней! Она меня гипнотизировала... Какая сумма? Обнаружил ли он еще кто-нибудь в родословной? Или я один остаюсь после смерти тети Ули? Я осторожно задавал ему эти вопросы. Но он хитро уклонялся, хотя я уверял, что, кроме меня, у тети Ули никого нет. Я понимал, работал он долго. Собранное в папке досталось нелегко. Исчезни она, восстановить будет непросто, потребуется много времени... И полушутливо сказал, что в случае получения наследства я гарантирую ему надбавку к пенсии. «На каких условиях?» — засмеялся он. И тут я сказал: «Не спешите выяснять и передавать бумаги в Инюрколлегию». Он долго смотрел на меня, словно выуживал мои мысли. Потом произнес: «Молодой человек, а вы негодяй... Сейчас я выставлю вас отсюда. Но сперва что-то покажу», — он направился к полкам. Я видел его заросший затылок, сутулую спину. Я обвел взглядом его мерзкое жилище. И тут на глаза мне попалось пресс-папье... Когда я уходил, заметил в коридоре его туфли. Обе подметки в оранжевой краске!.. Я подумал: будут искать место, где он вляпался... Туфли я зашвырнул в багажник и по дороге выбросил за ограду кладбища. Сперва один, а потом, проехав, другой... И все... Конец... То, что было в той папке, ничего мне не объяснило... Старик не успел... Объяснилось в кабинете следователя: тетя Уля не являлась наследницей!.. И эти двое в кабинете, как собаки у норы... Ждали, чтоб я выполз из нее... И я выполз... Как трудно было рассказывать им!.. Они требовали подробностей! И еще будут выдирать их из меня... А это пытка!.. Они сломают мне душу, но выдерут все... Надо сразу... Завтра надо сразу... Иначе я сойду с ума...»
Машина остановилась, хлопнула дверца, приблизились шаги, задняя дверь открылась, и милиционер сказал:
— Выходите!..
По пути на работу они встретились на трамвайной остановке. Октябрьское утро было серое, ветреное, к мокрому асфальту прилипли желтые листья платанов. В воздухе висела морось. Народу на остановке собралось много, и Щерба предложил Сергею Ильичу пройти пешком.
— Собираешь чемоданы? — спросил Щерба.
— В каком смысле? — не понял Сергей Ильич.
— Слышал, в ФРГ едешь, все по тому же делу?
— Кто тебе сказал?
— Жены наши вроде знакомы.
— Это уж точно...
— Так куда? В Мюнхен? В Бонн?
— В Эрланген... Но все это по воде вилами писано. Позвонили: «Готовьтесь». Таких звонков за мою жизнь, знаешь, сколько было? В последний момент посылают клерка из своих. Он привезет начальнику «Шарп», а жене начальника здоровенную коробку красок и помад для макияжа... А я в итоге поеду в какую-нибудь Ужву... Что у тебя? Все-таки Романец? Дает показания?
— Работаем...
Они дошли до прокуратуры.
— Ну, будь здоров. — Щерба отворил тяжелую дверь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.