Ночной пасьянс

— Нет. Выпил чаю, почитал и лег спать.

— Значит, в центр и на восточную окраину города не заезжали?

— Конечно, нет. Это не по дороге. Да и бензин кончался, лампочка мигала.

— Хорошо помните?

— Да.

— Тогда объясните, Ярослав Федорович, каким образом в ту же ночь «Лада» Окпыша могла оказаться в другом конце города, на улице Садовой, возле конечной трамвайной остановки? Вот снимки ее протекторов. Оба правых колеса. — Щерба достал из конверта фотографии и положил перед Романцом. — Хочу сразу заметить: после того как вы поставили машину,Окпыш ее той ночью не брал. У него в мастерской были гости. До утра. Они опрошены нами. Алиби. В Ужву вы уехали в начале одиннадцатого утра. Так?Вы пришли к Окпышу утром, он вывел машину из гаража, и вы отправились в Ужву. Правильно?

— Да.

— За день до этого там, где мы обнаружили следы, машина не могла бы припарковаться: на том месте шли ремонтные работы, укладывали новые бордюры, каток закатывал свежий асфальт. Как вы объясните, откуда это? — указал Щерба на снимки. Он видел, что Романец устал, виски запали, посерели, набрякли, дергалась голубенькая жилочка.

— Не знаю. — Прикрыв глаза, Романец облизнул губы.

— Но должно же быть объяснение этому, Ярослав Федорович? — Щерба уже чувствовал, что первоначальная мелкая ложь, извлеченная из Романца, которая могла сперва показаться и не ложью, теперь вставала за спиной допрашиваемого стеною, не пускавшей уже Романца назад, на тот простор, где можно импровизировать. — Не станете же вы мне говорить, что почти с пустым баком отвозили на Садовую, в другой конец города, некую женщину, имя которой назвать не можете, — вам дорога ее честь.

— Я не знаю, что вам сказать, — вяло развел руками Романец.

— . Мне нужно немного, Ярослав Федорович: правда. Тогда и вам станет легче... Тут ведь вот какой сюжет сложился, смотрите: кто-то, не зная, что дверь, ведущая в дом Ульяны Васильевны с веранды, постоянно заперта, все-таки пошел на веранду и, разумеется, хорошо набрал краски на подошвы своей обуви. На коврике в «Ладе» Окпыша, где сидел человек, которого вы везли и которого видел Верещак, красивший накануне пол на веранде, нами обнаружены свежие следы этой же краски. Таково заключение экспертизы. Откуда она на ворсе коврика, Ярослав Федорович? Как объяснить это совпадение?

Романец молчал. Щерба закурил, потом позвонил в соседний кабинет, где ждал Скорик.

— Виктор Борисович, минут через пять, — сказал Щерба и положил трубку. — Вопросы, Ярослав Федорович, — повернулся он к притихшему Романцу, — я ставлю перед вами простые. А они кажутся вам почему-то сложными, и вы мучаетесь в поисках ответов. С чего бы?.. Ну, хорошо. Еще один простой вопрос. Вы знаете человека по фамилии Шиманович? Богдан Григорьевич. В прошлом адвокат. Когда Ульяна Васильевна судилась с другим соседом, Шиманович помог ей выиграть дело.

— Не встречал такого.

— Он старый, за семьдесят, худощавый, невысокого роста.

— Нет, не помню.

Щерба чувствовал, что устал от какой-то бесплодности: он видел, что Романец увяз, понимал, что каждый вопрос попадает в цель, а в протоколе вместе с тем зияют пустоты: «Не помню», «Не знаю», и тому подобные неопределенности... «Он как в ступоре», — подумал Щерба.

В дверь постучали, и вошел Скорик, держа в руке матовый целлофановый кулек.

— Я не помешаю? — спросил Скорик. — Не ожидая ответа, расстелил на широком подоконнике газету, извлек из кулька туфли и положил их так, чтобы обе подошвы, испачканные краской, оказались перед глазами Романца.