Дядя Андрюха стал теперь злой: деньги, взятые им вперед, давно испарились, и он сам был не хозяин в своем доме. Дядя Серега и дядя Толяныч резко пропали — их эти играющие «наладили». А Демин остался: ему-то пропадать было некуда! Он продолжал жить на своей лежанке за толстыми трубами. Место, может, и темное, может, и излишне теплое, а зато уж свое.
Но однажды Демина оттуда выставили. Демин уже лежал раздетый — то ли готовился спать, то ли готовился еще помечтать на сон грядущий. И тут над трубой возникла рыжая курчавая башка:
— Давай, вали отсюда! — и потом было прибавлено еще несколько слов.
Почему-то Демин сразу понял, что место это, бесплатно занимаемое им, теперь тоже продано дядей Андрюхой... За спиной у «башки» виднелась еще одна — женская. Вторая башка была выпивши, улыбалась и ждала, нисколько не сомневаясь, чем кончится дело.
Демин ушел и, собственно, больше туда не возвращался... Только зашел однажды ботинки свои взять. Его никто и не заметил! И это было ему даже не то чтобы обидно, а больше как-то странно...
Дуракам счастье, он думал, дуракам счастье — ну, пусть так. А почему же за это интересным и умным несчастье? Почему интересные и умные так часто мучают других, приносят горе? Это он так думал про свою мать и про себя. И ни до чего додуматься не мог...
Месяц или два он скитался где попало, а потом вернулся домой. Пришел днем — ни матери, ни Роберта не было. В дверь был врезан новый замок. Демин плюнул на этот замок. Но постоял секунду, вытер слюни... Солнышко светило, в ноздреватый снежный пирог под окнами стучала капель.
Замочек врезали? Да и шут бы с вами. Тепло!.. Он открыл сарайку, стал вываливать оттуда дрова. На пыльных полках под потолком нашел две керосинки, еще бабкиных.
Демин посидел над керосинками некоторое время в раздумье, пока не установил принцип действия. Сходил в лавку за керосином... Ведь продавали же его зачем-то. Стало быть, кто-то пользовался и этими штуками...
Сарайка был, в сущности, неплохой. Даже теплый. При деде покойном здесь вроде бы держали кроликов. А потом завалили хламьем...
В тот день ему повезло: мать пришла рано, а Роберт поздно. Демин уже успел поставить к себе в сарай раскладушку, более или менее заткнул щели, зажег керосинки... Мать ничего не говорила, кроме одного:
— Не стыдно?.. Постыдился бы!.. Не стыдно? Перед людьми-то не совестно?..
Но Демин думал, что матери самой, наверное, стыдно... Обида жгла, и хотелось длить ее на глазах у матери.
Чтобы мать сказала ему что-нибудь, он взял купленный еще бабкой транзистор, унес к себе в сарай. Нарочно попробовал, играет или нет. Мать только покачала головой и заплакала.
В душе у Демина копошилась смутная тревога, что, может быть, он в чем-то тоже виноват и мать плачет не от стыда, а просто от горя и оттого, что не в силах справиться с выросшим Деминым.
Он припер дверь лопатой, включил транзистор, стал ловить музыку. Под одеялом — правда, во всей одежде — ему было не холодно.
Тут дверь толкнули, потом еще раз — сильнее. И Роберт сказал:
— А ну открывай! — Лопата оказалась не таким уж надежным запором.
— Войдешь — поленом шарахну! — И Демин заметил, что действительно выбирает полено, удобное для ближнего боя.
— Сгорыш там! — И Роберт снова сильно толкнул дверь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Девять парней одного призыва
Съезд Союза коммунистической молодежи. Веха, этап, важная дата в истории нашего комсомола, уже более шести десятилетий носящего имя Владимира Ильича Ленина