А. И. Герцена, 175-летие со дня рождения которого отмечается в эти дни. чрезвычайно ценил как писателя и революционного демократа Владимир Ильич Ленин. В этом человеке, о чем неоднократно говорил Ильич, не может не покорять цельность и яростная приверженность революционной идее. Владимир Ильич не раз привлекал внимание своих современников к творчеству, философии, нелегкой судьбе Герцена.
Обращение к классикам революционно-демократической мысли не утратило актуальности и сегодня, когда мы пытаемся осмыслить действительность новым критическим взором. Мы знаем - и открыто говорим о многих нерешенных вопросах. У нас есть проблемы экономические, есть проблемы социальные, нравственные, есть проблемы в научной и культурной областях. И молодежи вместе со всеми нами предстоит их решать. Но все же именно молодежь обязана критический взор обратить прежде всего к себе, направить свою энергию на самовоспитание, самообразование, саморазвитие.
В свое время призывал к этому своих детей Александра. Наталью и Ольгу А. И. Герцен, которого очень волновала их судьба. Живя вдали от родины, он делал все возможное, чтобы воспитать в них чувство любви и преданности России. Ему хотелось видеть своих детей людьми широко образованными, глубоко чувствующими, живущими общественными интересами, борцами за благо русского народа.
Несмотря на трудности жизни за границей, чрезвычайную занятость, невозможность посвятить себя целиком детям, Герцен никогда не забывает о них. Письма Герцена детям, в особенности сыну Александру, получившему блестящее образование и ставшему профессором физиологии Лозаннского университета. и самой любимой старшей дочери Наталье, одаренной художнице, ближе других детей Герцена стоявшей к революционному движению, показывают, сколь важно было для Герцена, какими они станут. Но жизненный путь детей определяется не только желаниями их родителей. Неудовлетворенность судьбой своих детей, ставших наполовину иностранцами, вносила немало горечи в жизнь Герцена.
Сыну: «Будь человеком развитым»
«Любезный Саша, тебе через пять дней будет двенадцать лет. Поздравляю тебя, мой друг, ты становишься больше и больше человеком. Пора тебе продолжать начатое мною: я сам был по тринадцатому году, когда пошел по трудной дороге, и вот двадцать пять лет шел я по ней; ни тюрьма, ни ссылка, ни даже вы все не отклонили меня, я служил на пользу России словом и делом... Теперь я устал, но тебе приготовил и место, и имя, которое ты можешь носить с гордостью: ты будешь уметь воспользоваться ими, ты будешь продолжать спокойнее и дольше — я буду 18 радоваться твоим успехам. Но для этого первое дело — образование: учись, учись и учись.
...Надеюсь, что ты мои, письма бережешь».
«...любезный Саша, — ты знаешь, что я тебе говорил о значении этих писем. В них я мало-помалу буду договаривать то, что не успел договорить на словах».
«...Получил ли ты «Колокол» 23 — 24? Пора узнать твою будущую и подробную программу занятий. Помни, что тебе в особенности недостает классического образования, т. е. того общего очеловечения, которое именно и называется «humaniora». При специальных занятиях естественно, несколько образовав себя чтением и посещением какого-нибудь курса философского, можешь воспитать себя сколько-нибудь и в эту сторону. Без нее страшно то, что легко можно впасть в ремесленничество науки и за множеством фактов потерять общность дела.
...Далее не забывай, что самое колоссальное орудие многостороннего обрзования — чтение. Не мешает ознакомиться и с древностью — не только по школьным книгам. Возьми Фоссов перевод Гомера. Софокл также хорошо переведен. Исторические сочинения постоянно надобно читать... Ты себе отметь эти книги на записке и мало-помалу читай их».
«...У тебя нет плана, нет настоящей программы — потому ты и готов слушаться любого. Встретили Тесье — давай химию, встретится физик — давай изучать электричество. Из этого науки не составишь. Я буду шаг за шагом следить за твоими занятиями — но, пожалуйста, с ранних дел отвыкни от мысли, что ты можешь прожить без науки и специальности, en rentier, ты страшно ошибаешься. Я не так понимаю состояние, — предотвратить тебя от крайности, дать полнее средств для образования — мой долг. На остальное — на праздное богатство — никак не надейся».
«...Помни мое вечное правило: наука, серьезная наука пуще всего и прежде всего, и за всеми практическими, прикладными занятиями, наблюдениями и опытами помни, что чтение, и одно чтение, может образовать мысль и форму. Практическая часть может сделать специалиста (и нужно быть специалистом), чтение и наука делают человека полного».
«...Треть или почти треть жизни прошла для тебя; через год — гражданское совершеннолетие. Еще два года — и настанет время деятельности... а для нее надобно быть сильно вооруженным или вперед знать, что останешься в задних рядах. Я не считаю, что раннее развитие было особенно необходимо: человек может много приобрести после школьного учения, но основания и занятий и всего умственного быта складываются в юности.
Из твоих писем я никак не вижу, чтоб ты, сверх занятий по части физиологии и пр. особенно читал что-нибудь дельное. Or pons (итак (фр.). — Л. К.) без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слога, ни многосторонней шири понимания: Гете и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века, не так, как в науке, где он берет последний очищенный труд, а как попутчик, вместе шагая и сбиваясь с дороги. Чтение газет и журналов очень хорошо, но я говорю о книгах, о нескольких книгах, без которых человек не есть полный человек».
«...Я и Огарев, окруженные со всех сторон страшнейшим деспотизмом Николая, гнетом семейных предрассудков, — мы вступили действительно в смешной бой с властью — и через тридцать лет мы стали так. что само правительство признало, что мы власть в общественном мнении... Нашу оппозицию теперь из истории не вычеркнешь — она бродит в сердцах юного поколения, бродит на Кавказе у офицеров, в Сибири и пр. Естественно было желать — чтоб ты так же открыт был нашему слову, как все поколение. Естественно было желать — чтоб ты шел по пути, тяжело протоптанному, во протоптанному родными ногами, — по нему ты мог дойти бы, например, до того, до чего дошел один из деятелей в России — доктор Пирогов... Но для этого надобно упорно хотеть. У тебя идеал быть профессором в Швейцарии — я не порицаю этого, но думаю, что ты неэкономно бросаешь возможности, которые другие не имеют. Будь профессором — но для этого развей в себе научные понимания; куча сведений ничего не сделает, а пуще всего будь, пожалуй, и не профессором, будь просто человеком — но человеком развитым. Ты видишь, что я стеснять тебя не намерен; человек идеал свой имеет смолоду — у тебя его нет, ты не знал ни борьбы, ни усилий, и рос вяло, не верю, чтоб ты и теперь мог определить будущность... именно потому. что настоящей кровной arriere pen-see (задушевной мысли (фр.). — Л. К.) нет. — я буду долго направлять и останавливать тебя — до 25 лет. Потом только советовать и помогать».
«...Больно мне, что нет серьезного грунд-тона в твоей жизни, который заправлял бы страстями, и, наконец, нет силы характера, которая бы вынашивала долго всякое чувство в собственной груди, испытывая его и закаляя. Поездку в Лондон на несколько дней я считаю решительно ненужной — и без достаточных причин не могу ее допустить. Я, любезный Саша, вижу во всем этом распущенность и до некоторой степени барство, т. е. неумение ограничиваться... Попробуй побольше сосредоточиться — введи с совершеннолетием арифметическим больше возмужалости.
В гармонию жизни входят и любовь, и искусство, и наука, и пуще всего широкая гуманность — чем больше и богаче все это перемешано, тем полнее жизнь. А сделаться каким-нибудь Вертером — бедно».
«...Ты помнишь, я тебе читал в моих записках, как много просила меня Мамаша — спасти вас, брошенных политическими обстоятельствами в совершенно чужой мир. Я дал обет — и сдержал его. Для меня остались в мире две задачи: моя русская деятельность и ваше развитие. Одна — удалась вполне, и работа, жертвы — все вознаградилось успехом. От вашего развития я жду много; но тут я не умел сделать то, что хотел. Из тебя вышел иностранец — вероятно, моя вина, что я не умел развить в тебе даже пониманье русского вопроса, но проходя мимо этого — я думал, что ты устроишь свою жизнь пошире обыкновенного average (среднего человека (англ.). — Л. К.). Случилось не так.
...Но это не все. У меня остается большая надежда на Тату, — последние мечты, которыми я липну к семье, к воспоминаниям!»
Дочерям: «Работа — дело нравственное»
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Девять парней одного призыва
Livejournal
LiveInternet
Блоги@mail.ru
Open ID
