Не стрелять!

Было часа четыре. К тому времени день успокоился, расслабился. Облака лежали на небе огромные, неподвижные, белые — такие летние-летние. Не верилось, что уже перевалило за середину августа. Воздух был тих и при всей своей прозрачности почти видим — густой, пронизанный солнцем.

И здесь Глебов заметил, что с платформы спускается тот самый парень... Да, это произошло. Глебов узнал его. Он понимал, что ни один суд не поверит ему, но и знал, что никто никогда его не переубедит. Это действительно был тот парень. Тот!

Как и в прошлый раз, парня, можно сказать, Глебов не видел. Тогда все было в темноте, при скупой поддержке далекого и мутного фонаря. Теперь на мгновение мелькнул профиль, а потом лишь спина, затылок. И все-таки Глебов знал: это он... И не надо быть летучей мышью с ультрафиолетовыми улавливателями вместо ушей, а надо только, чтобы вам один раз ткнули в живот револьвером.

Глебов шел, ведя велосипед за рога. И велосипед этот был ему маскировкой — такая очень дачная примета.

Впрочем, парень и так не оглядывался, не думал о возможности преследования, словно вообще не опасался. В то же время в нем чувствовалась какая-то грусть, прибитость... Или это лишь казалось Глебову?

Однако никакой это был не парень. Это был обыкновенный мальчишка! И вовсе не так уж он высок, как это показалось Глебову ночью у станции. У страха глаза велики. А у неприязни и того больше. И, может, думал Глебов, вся эта акселерация... Ну, пусть не вся, так большая ее часть, есть не что иное, как наша неприязнь к ним: «Ишь какой вымахал!» А дальше уже пошли-поехали теории. И сейчас он почти уверен был, что «теории» эти не подкреплены достаточным количеством убедительных фактов...

Неожиданно мальчишка пришел! Случилось это очень как-то обыденно, Глебов даже словно бы «расстроился», испытал некое разочарование, что ли. Очень уж недетективно все случилось. Просто он свернул вдруг в калитку, калитка хлопнула, и, когда Глебов, поднажав на педали, подъехал к тому месту, в ответ на его любопытный взгляд только ветки мичуринской черной рябины помахали, дразнясь уже покрасневшими кое-где листьями.

Глебов не удержался, притормозил, надеясь еще хоть что-то углядеть. Однако у него хватило ума все же проехать мимо калитки и забора.

Дальше улица полого уходила вверх. И на пригорке этом лежало несколько старых бревен. На них сидели парень и девушка. А скорее все-таки мальчишка и девчонка. Довольно легкомысленно, однако доверяясь интуиции, Глебов затормозил около. Сел на бревнышки, а коня своего положил железным боком на траву...

Он почувствовал, что нарушил какой-то разговор. Но при этом не испытал ничего похожего на угрызения совести. Дело какое! Ведь он был старший. И уже через секунду Глебов решил, что вполне может завязать разговор... Мальчишка ему показался никаким. А вот девчонка была прелесть что такое. Прелесть!

Глебов, признаться, никогда особенно не приглядывался к молодежи. Она была, как говорится, вне сферы его интересов... А почему? Никаких внятных объяснений тут не подберешь. Просто Глебов не интересовался молодыми, да и все. Как сотни тысяч других людей.

Однако случай весь этот и особенно слежка... Ну, не слежка пусть, а, скажем, эта его велосипедная прогулка повернула душу Глебова в новую сторону. И вот он залюбовался девчонкой... Нет, не девчонкой. Но и не барышней!.. Бог знает, как было назвать это состояние ее духа и бытия.

Одно стало вдруг ясно Глебову: красота — момент жизни. Не было — пришел — исчез. И эта девочка была как раз в том моменте. Глебов видел, что, повзрослев, она сделается полновата, жила в ее генах такая склонность. И морщинки на лбу, которые столь милы сейчас, станут ее настоящими врагами.

Но сейчас она была прелестна и неповторима в начале своей женственности, а на самом деле — в ее зените!

На мгновение Глебову захотелось просто довериться ей. Не начать хитро выспрашивать, а просто вот довериться...

Ничего подобного, конечно, Глебов не сделал! Он кашлянул самым банальным образом, чтобы привлечь к себе внимание... Хотя его и так заметили, ведь он мешал их разговору.

— Извините, ребята, вы давно здесь живете? Вы здесь всех знаете?

— Слушай, отец, — сказал мальчишка очень внятно. — Мотай отсюда!

Теперь Глебов увидел, какой перед ним угрюмый парень, какой темный у него взгляд. Но это лишь промелькнуло в сознании. А ясно и горько там отпечаталось другое — что его назвали «отец». В первый раз... Вспомнилось чье-то стихотворение об этом, Межирова, что ли... Совершенно нелепо и не к месту улыбаясь, он вглядывался в лицо этого мальчишки.