На длинные телефонные собеседования с некоторых пор было наложено строгое табу: они могли вызвать раздражение у моих «друзей» из «Страуса» да и у Тофика, если он околачивался где-то поблизости. Поэтому я направился к будке, стоявшей в закутке позади пивного ларька, – там можно было говорить вволю, не опасаясь, что за тобой выстроится хвост из желающих опустить в автомат свою монетку.
– Когда ты в последний раз видел Герасимова? – это первое, что спросил Симаков после того, как дежурный соединил меня с его кабинетом.
– Герасимова? – До меня не сразу дошло, что Герасимов – не кто иной, как мой старинный друг и приятель Герась. Очевидно, сказывалось игривое настроение, запас которого не иссяк даже после столкновения со связником.
– Ты не оглох случаем? – отрезвляюще донеслось с того конца провода.
– Я видел его вчера. В восемнадцать сорок.
– Где? – Симаков остался недоволен допущенной мной неточностью.
– На выходе из бара «Страус», – ответил я и поспешил добавить: – Якорный переулок, тринадцать.
– Почему не докладываешь подробно? – Он прервался, видимо, затягиваясь своим любимым «Беломором», и вдруг рявкнул с неподдельным гневом: – Почему, черт побери, я узнаю обо всем последним?! Ты чем там занимаешься, Сопрыкин?! Частным сыском?! Почему не докладываешь, спрашиваю! Самодеятельность, понимаешь, развел, в Шерлока Холмса ему, видите ли, поиграть вздумалось!.. Почему молчишь? Я тебя спрашиваю?!
– Но, товарищ подполковник... – не успел я заикнуться, как на меня обрушился следующий яростный шквал:
– Какой товарищ подполковник?! Какой подполковник?! Ты в своем уме? Может, ты еще форму надел, когда шел ко мне звонить! Ну, послал бог работничков на мою голову! Детский сад!..
Атака, начатая столь внезапно, так же внезапно захлебнулась.
– Вчера Герасимов сбит, – сказал Симаков. – Сбит неустановленной автомашиной.
– Как сбит? – растерялся я. – Какой автомашиной?
– Это ты мне скажи, какой, – проворчал он, но уже не так свирепо – В восемнадцать пятьдесят его нашли в переулке. Сразу после того, как вы расстались. Минут через десять, а может, и того меньше.
– Он жив?
– Скончался по дороге в больницу. Не приходя в сознание. – Голос Симакова потускнел – видно, потерял надежду услышать от меня что-нибудь дельное. – Переулок пустынный. Никто ничего не видел, свидетелей ни единого, кроме посетителей бара. Сейчас исследуем следы протекторов, а следов этих кот наплакал. Никакого намека на торможение. Кто-то мчался на предельной скорости, выехал на тротуар, там бордюры низкие, и...
– Такси... – от волнения я не договорил, но Симаков понял меня правильно.
– Шахмамедов заступил на смену в двенадцать дня. Вернулся в таксопарк без опозданий, в двадцать ноль-ноль. Мы осмотрели его машину – ни малейших повреждений. – Он сделал солидную паузу и спросил, будто выполняя некую тягостную формальность: – У тебя нет соображений на этот счет?
На мгновение передо мной возник залитый светом бар, девушки, танцующие под неслышную с улицы музыку, Герась, торопливо бегущий к выходу.
Меня ли он догонял? Хотел сказать что-то важное, как в тот раз? Или опять клянчил бы комиссионные за свое посредничество? В сознании как-то не умещалось, что никогда больше не мелькнет в толпе громоздкая фигура в линялых шортах, в желтой жокейской шапочке. Неуклюжий, жадный, туповатый Герась – он был из одной шайки со Стасом, но отчего же так сжалось сердце при известии о его гибели?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
О некоторых проблемах отдыха молодежи