– Между прочим, твой меломан вручил мне контрамарку на открытие фестиваля. На две персоны. Пойдем?
– Не знаю, Володя, – с каким-то особым выражением сказала она. – Боюсь загадывать на будущее, я каждую минуту жду, что что-нибудь случится и...
По Приморской, шурша шинами, проехала машина. Где-то в районе магазина «Канцтовары» она остановилась, и оба мы невольно замерли, вслушиваясь в наступившую тишину.
Машина отъехала. По асфальту застучали каблучки. Звук шагов постепенно стих, удаляясь.
Мне стало неловко, словно своим молчанием я лишний раз подтвердил, насколько реальна опасность, о которой только что говорила Нина. Глупо, конечно: молчи не молчи, а самые веские доказательства этой опасности находились сейчас у меня в руках.
Ночь я провел в сарае.
Это была кирпичная, примыкавшая к дому постройка, сухая и теплая. Внутреннее ее убранство состояло из двух стульев, зеркала, тумбочки и раскладушки. Погасив свет и забравшись в постель, я долго ворочался с боку на бок, а когда глаза наконец начали слипаться, заказал себе сон без сновидений.
Действительность превосходила самые смелые фантазии – добавлять к ней что-либо было лишним.
Разбудил меня солнечный луч.
Зажмурившись, я с минуту лежал неподвижно, витая где-то на грани между сном и реальностью. Постепенно в памяти всплыли дождь, беседка, женское лицо, залитое лунным светом, и, точно камертон, отозвавшийся на верно взятую ноту, внутри возникло легкое, ни с чем не сравнимое чувство радости. Оно росло и ширилось, вытесняя последние остатки сна, и вскоре заполнило всего, с головы по самые пятки. Мне захотелось видеть Нину немедленно, сейчас же, и, отбросив одеяло, я вскочил с раскладушки.
Было уже девять. На тумбочке, у изголовья, рядом с пачкой анонимных писем лежал ключ от входной двери, а под ним записка.
В комнате стоял полумрак. Лампу включать не хотелось. Я распахнул дверь и как был, в одних трусах, выбежал на яркий дневной свет.
На четвертинке вырванного из ученической тетрадки листа было написано: «Позвони. Нина».
Если в последующие несколько минут кто-то наблюдал за мной со стороны, он имел все основания покрутить пальцем у виска. Меня прямо-таки распирало от желания пройтись колесом, и, не будь двор таким тесным, обязательно бы прошелся.
Размахивая запиской и насвистывая что-то из Оффенбаха, я взлетел по ступенькам, дернул дверную ручку, постучал в окно, потом сообразил, что в доме никого нет, и еще некоторое время бестолково крутился между сараем и домом в поисках ключа, зажатого в собственном кулаке...
Неизвестно, во что вылилось бы состояние эйфории, в котором пребывал, только не прошло и получаса, как судьба в лице Симакова позаботилась поумерить мои восторги.
Одетый (Нина высушила и выгладила мою рубашку и джинсы), сытый (на кухне меня ждал завтрак: яичница с поджаренным картофелем, сыр и крепчайший черный кофе, еще теплый), с сияющей физиономией я вышел на Приморскую и бодро зашагал к ближайшему телефонному автомату, собираясь позвонить в библиотеку.
В полусотне метров от будки на меня, чуть не сбив с ног, налетел дюжий детина в плетенном из соломки сомбреро. Трудно сказать, по чьей вине произошло столкновение, но пострадал от толчка, несомненно, сомбрероносец: из его рук выпала сумка, а из нее, подпрыгивая по асфальту, покатились яблоки. Извинившись, я нагнулся, чтобы помочь, и он, тоже наклонившись, вдруг выпалил мне прямо в барабанную перепонку: «Срочно свяжись с первым».
Такой способ сообщения между мной и розыском в общем-то обговаривался, но прибегать к нему мы условились лишь в самых исключительных случаях.
В первый момент я растерялся, однако у меня хватило ума не подать вида. Мы собрали яблоки и мирно распрощались, после чего я слегка изменил курс.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Так говорят о себе многие молодые матери, чей труд организован по месту жительства