Еще в первый день…

Росен Босев | опубликовано в номере №1406, декабрь 1985
  • В закладки
  • Вставить в блог

Кандидат поднялся с мягкого сиденья, взял свое дорогое пальто, с усилием втиснул в него свое располневшее тело.

Контролер уже был за дверью.

— Счастливо служить! — донеслось из коридора. — Так говорится...

И уже совсем издалека, с другого конца вагона послышалось что-то соленое. Любой «дембель» понял бы, но кандидат наук не понял, потому что еще не отслужил свой срок. Не понял и разобрал только: «сапоги» и «еще в первый день»...

...Через двенадцать минут поезд снова несся вперед. Утонув в мягком кресле, кандидат разглядывал сереющую за окном слякоть... И вдруг смущенно поднялся, ухватился за плотную балку багажника, балка прогнулась, но подтянуться он не смог даже на миллиметр. И, задохнувшись, снова уселся у окна.

Постепенно он успокоился, вынул авторучку, записную книжку и начал перелистывать странички, заполненные одним бесконечным уравнением, дошел наконец до необычайно важного решения этого уравнения, перевернул страничку и на чистом листке кривящимися от тряски буквами вывел:

«Выбрать удобные сапоги. Еще в первый день...»

Небесный дом

В то время я был научным сотрудником в институте дирижаблей. Остро стояла задача производства отечественных цеппелинов, с этой целью и был создан институт.

Здание находилось за пределами Софии, отлично отремонтированная бывшая казарма, и, поскольку институт не располагал большим штатом, на каждого из нас пришлась отдельная комната с фанерованными стенками, столом и окошком, выходящим прямо на летное поле.

При распределении работы на мою долю выпало проектирование кабины для экипажа, и я с энтузиазмом углубился в дело.

Серьезной проблемой явилось остекление. Для моего проекта требовались изогнутые стекла, а найти их было трудно. Кроме того, при возможных авариях на первых, еще недостаточно освоенных летательных аппаратах замена стекол обходилась бы слишком дорого.

Но я уже посвятил всего себя науке и ценой деннонощных усилий преодолевал трудности. Я придумывал самые разнообразные приспособления. Меня не разочаровывали слабые результаты, низкие показатели при сгибании стекол, я с новой страстью продолжал опыты.

Определили мне и помощницу. Девчонку с соломенными косичками и голубыми глазами, совсем простенькую, но работящую. Она была родом из самоковского села, называла меня братиком, а я представлял себе, как в прежнее время такая девчонка вынуждена была бы пойти в прислуги в богатый дом и терпеть там всевозможные унизительные неприятности от самого хозяина и его сыновей.

Она училась в девятом классе вечерней гимназии, и однажды я остался после работы, чтобы помочь ей в решении нескольких сложных (для нее) алгебраических уравнений.

Короче, наше взаимное увлечение данной областью математики способствовало нашей взаимной привязанности, и для меня стало настоящей радостью возвращаться домой в огромный город вместе с ней в одном из последних полупустых автобусов.

Но не подумайте ничего плохого: мы даже не целовались.

Увы, мое высшее образование, заочная аспирантура, владение русским языком и настольная моя книга «Шаровые молнии», написанная прогрессивным американским новеллистом Роном Мэйерсоном, — все это, вместе взятое, создавало преграду между ее алыми, как самоковская малина, и моими грейпфрутовыми от постоянного курения губами.

Наша привязанность основана была совсем на другом. На взаимной симпатии и уважении.

Поэтому я был крайне изумлен, когда директор института, весьма ценимый мной ученый, вызвал меня в кабинет и заявил с некоторым, впрочем, чувством неловкости, что хорошо бы мне соблюдать приличия хотя бы в рабочее время и тем более не оставаться наедине с моей приятельницей в канцелярии после пяти, а также при наших с ней обязательных рабочих контактах хорошо бы общаться, как принято, на «вы».

Вы можете понять, какое чувство охватило меня после этого разговора. Получить от начальства едва ли не выговор за несуществующую связь — такое любого вывело бы из равновесия. Человек по природе мирный, я ни словом не возразил, а просто вызвал мою помощницу и объявил ей, что наши отношения изменяются коренным образом.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Тумаки за доброту

Нравственная норма

Моя пятилетка

На этой странице, дорогие читатели, — портреты молодых комсомольцев и коммунистов, о которых «Смена» рассказывала в разные годы заканчивающейся пятилетки

Продаются дети…

Мир капитала: мифы и правда о правах человека