Все мои коллеги нашли себе новую работу, я также нашел чудесное место в институте аэродинамики.

Жизнь моя протекала нормально. С течением времени мечты о цеппелинах забылись, появились новые проблемы, новые горизонты.

Но недавно я вдруг вспомнил о том небесном доме и отправился на старое место. Летное поле неузнаваемо изменилось, но домик с дымящей трубой я заметил издалека.

Моя прежняя помощница сажала в огороде лук-порей.

Увидев меня, она страшно обрадовалась.

— Наконец-то, братик! Добро пожаловать! Сейчас познакомлю вас с мужем, соберу на стол...

— О, так ваше семейное положение изменилось? — с притворной веселостью спросил я.

— Еще бы! Петко у меня шофер, на самосвале работает да к тому же учится на курсах бульдозеристов.

Внутри все было как следует: телевизор с антенной, позади, на стенке, коврик, детская кроватка, «Спидола», а в прежней аппаратной — колбасы домашней выделки, банки с компотами — мило, тепло, уютно...

Я поболтал с этими милыми людьми и отправился обратно в город, прижимая к груди подаренную мне на прощание банку домашнего повидла.

Отойдя достаточно далеко, я невольно оглянулся. Небесный дом крепко стоял на земле, а вьющийся из трубы дымок рисовал в небе смутные очертания дирижабля, которому я посвятил часть своей жизни.

И вдруг подул ветер, и мой воздушный дирижабль отлетел в неведомое далеко.

Картофельное поле

Днем под огромным навесом, вобравшим в себя всю июльскую жару, мы сортировали помидоры, складывали е ящики, прилепляли веселые этикетки и пускали сочные, вкусные, полные витаминами плоды в путь по свету.

На завтрак давали нам чай и брынзу, на обед — мясо с картошкой, а на ужин — картофельное пюре и компот.

Вечерами нисходила романтика — разводились костры из старых, разбитых ящиков, и десятиклассник Иван Димитров играл на гитаре и пел «Солдаты, в путь», а также «Моряки, ах, только они умеют любить», а также «Раскинулись поля» и, наконец, «Банан» — прекрасную песню о бедном щедром негре — творение самого Ивана и бригадный шлягер.

Иногда мы с Соней переглядывались, тихонько отдалялись от костра и, поднявшись на теплое плечо холма, говорили друг другу искренние слова и целовались, а где-то в темноте кружил железный начальник ученической бригады — преподаватель химии Димо Метерлинков.

Вот почему целовались мы бдительно и виновато, словно невинное соприкосновение наших губ могло обидеть эту старую деву — дисциплину.

Но как мы ни береглись, Димо Метерлинков всегда успевал нас накрыть, вытягивался в тени у огня и, строгий, молчаливый, прослушивал весь репертуар великолепного Ивана Димитрова; дожидался последнего поцелуя и тут-то и показывался, чтобы привлечь к себе наше внимание.

Димо Метерлинков никогда не прерывал песню или поцелуй. Уже начатое он оглядывал строгим безмолвным оком. И никогда не наказывал нас, хотя все, что совершали мы по призыву юной романтики, было весьма уязвимо с точки зрения школьных правил. Но Димо этим ни разу не воспользовался. Он просто хотел направить нас на верный путь личным примером — таинственный светофор с зелеными глазами и странной фамилией.

Но мы решительно двигались по дурной дорожке: каждый вечер Иван Димитров вынимал из черного клеенчатого футляра гитару, и звучание «Банана» оглашало окрестности, а мы с Соней отправлялись на наш темный холм и целовались над алыми кострами под белой луной.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.