Друг Серега

— Ага, — сник Серега и кинулся впопыхах разворачивать трактор: слева колодец, справа плетень, а перед плетнем бабки Груши любимая береза — нашли где посадить, они б еще на середку проулка выбрались!

Чувствуя на спине неподвижный взгляд бригадира, Серега обогнул колодец, а в березу, не рассчитав, вломился всем своим железом. Дрогнула кудрявая, качнулась и упала на кабину, смахнув с нее пыль. Запахло деревом. Из бабкиного палисадника раздался отчаянный крик:

— Ослеп, чертолом?!

Серега вылез из ветвей, встал кривобоко:

— Ну чо, чо ты?..

А бабка Груша, уже не помня себя, верещала на всю улицу:

— Чтоб ноги твоей в моем доме!..

— Ладно.— Сереге уже все равно. Он бросил трактор прямо тут, под сметенной березой, и пошагал куда-то, слыша за спиной испуганное:

— Сереж, а Сереж...

«Все! — понял Серега. — Конец!» И никому-то он не нужен на великом белом свете. Какая от него польза? Никакой. А раз так, то грош цена Сереге, утони, пропади он — кто заплачет? Вон и бабка собственная из дому гонит — так ему и надо, чертолому. Серега, волоча ноги, брел по самой пыли, по ярой жаре и, до печенки жалея Серегу горемычного, представлял речку, песок и себя на песке, бездыханного, холодного. Нет, холодное не представлялось в такую жару и духоту. «Куда это я?» Опомнился парень — стоит он возле конторы, в окошко смотрит разомлевшая секретарша, взгляд суровый, слова те же, привычные:

— Опять? — И озлиться на это «опять» ни сил, ни желания. — Зайди!

«Зайду...»И, торопясь разом и навсегда кончить дело, протопал Серега по лестнице, сунул пыльную голову в директорскую дверь:

— Разрешите?

— Входи!

Валерий Борисович, директор совхоза, встал навстречу — такая уж у него привычка: подниматься из-за стола к любому — к хорошему аль лодырю, руку протягивать, спрашивать озабоченно:

— Ну, что у нас случилось?

Серега почувствовал: миг еще — и угробит его директор улыбкой да мягкостью: вот и задрожали веки, в носу защипало, захотелось Сереге визгливо кричать и каяться. Он испугался и со страху понес совсем не то, заспешил, выпучив глаза и превращаясь в того самого Серегу, которого все знали и опасались:

— Ухожу я! Все! Хватит, будя! На старье не работаю! Дали рвань! Все!

Он беспомощно кричал — директор слушал, помаргивал, и глаза у него были красные, воспаленные, старческие, как у бабки Груши. Серега унял дыхание, опустил плечи:

— Сажалка, это, вся... Другим вон новое...