— Серега, давай!
И дал бы Серега — не дается что-то: в сторонке у светлой свежей березы Катька и Вася-агроном—длинный, шея торчит из белого воротника — гляди, оборвется. Пара движется плавно, застыло, словно ничего вокруг ее не касается. Окаянный Вася все наклоняется к Катьке, шепчет что-то в маленькое ухо, и Катька испуганно улыбается — ему ли, Сереге ли. «Этот, что ли, чувствительный?» — загорелось в самой глубине сердца, зачесались кулаки.
— А ну, ты!— заорал Серега, и большая черная птица шарахнулась с березы во тьму.
Вася-агроном не повернул головы, не остановился, только скользнул равнодушным взглядом мимо Сереги, сквозь него. Серега опешил на миг. И откуда ты взялся, огуречник-капустник? Век тебя тут небыли — явился! Вылупился! Усики, галстучки, беретик! Беретик почему-то больше всего разъярил Серегу.
— Ты, кучерявый! — заверещал он, бросаясь, и никто не ведает, что сотворил бы парень в безрассудный этот миг, не ухвати его кто-то за руку, не стисни:
— Носишься? Сажалку, небось, не смотрел?
Дядя Миша уставился круглыми глазами — пронзал, буравил.
— Сажалка-копалка! — вырвался Серега. — Человек тут! — И стукнул себя кулаком в грудь. — Сажалка!
И замер, как заледенел. И не нашел слова — стоял, растопыривал руки.
— Ты, значит, меня, это?..
— Тебя, тебя! — засмеялся Вася-агроном. — Ты уж не подведи, Сергеев!
— Кто? — с трудом дошло до Сереги: это его по фамилии-то, его! Во дела-а...
Как в тумане шагал Серега по центральной совхозной усадьбе—мимо городских пятиэтажек, мимо теплых пятистенок, что обреченно ждали сноса, мимо знакомых кошек и собак, которые не убегали от парня, а, наоборот, тыкались мокрыми носами в его ладони. С целой псарней завалился на бабкин огород.
— Тихо, ребята!— приложил палец к губам, и ребята шмыгнули за сараи и поленницы, благо, у горе-хозяина есть, где укрыться в развалюхах, в лебеде да в лопухах. «Надо бы крышу поправить,— смутно взглянул Серега на провисший сарай. Вошел в сени.— Надо бы половицу...» Сто лет собирался сменить доску — бабка Груша все уши прогудела, дособирался! Хрястнула под ногой! Нырнул Серега плечом, впопыхах сбил собственную бабку, которая тащила у живота кринку с молоком. Бабка, охнув, села на пол, молоко выплеснулось на нее, и стала Груша белой и глазастой.
— Во, Снегурочка,— сидел перед нею внук.
— Чертолом! — визгливо и дрожаще ответила бабка. — Ума у тебя... — И плюнула молоком.
— ...нету, нету! — закончил весело Серега и, вскочив, схватил бабку под мышки, поставил на нетвердые ноги.
Была уже ночь, а Серега все сидел в своей комнатушке и встревоженно таращился в темный сад. Заборами пахло оттуда, прелой соломой и кошками. И лишь изредка, когда налетал свежий ветер, уносились гнилые запахи и хорошо, свежо тянуло цветущей яблоней. Потом ветер засыпал, и опять слышны были песни котов на заборе, вздохи бабкиной коровы в сарае, какие-то шорохи и слабые трески вокруг.
Серега вытянул шею: бабка черно и бесшумно шастала по усадьбе.
— Ба! — высунулся Серега из окна, тощий и белый. — Любовь есть? Бабка налетела на кадку.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Клуб «Музыка с тобой»
Школьные перемены
С политической трибуны XII Всемирного