Детский дом — теплый дом
Девчушка сидит, смотрит волчонком: худая, изможденная, глаза лихорадочно блестят. До сих пор с ней случаются голодные обмороки. Ребята дразнят ее: «Обжора — три котла!»
— Аня, — говорит Светлана Николаевна как бы между прочим, — у меня к тебе просьба...
Аня отводит глаза в сторону. Она не верит директору. Она вообще мало верит взрослым.
— Позанимайся с моей дочерью математикой, — ровным тоном, уважительно продолжает Светлана Николаевна. Аня молчит.
— Договорились? — спрашивает Светлана Николаевна. Ни слова в ответ.
— Ну, хорошо, иди. Надумаешь — скажешь мне. Я буду ждать.
Аня встает со стула и быстро выходит из кабинета директора.
Некоторое время Светлана Николаевна Сидорчук задумчиво смотрит в окно. Осень. Над асфальтом кружатся пожухлые листья кленов и тополей. За оградой детдома — колхозные поля; картофель выкопан, свекла убрана, но в поле монотонно урчит и урчит трактор.
Никак не удается директору найти ключ к душе Ани. И от этого у нее плохо, неспокойно на сердце. Аня в детдоме второй год. И уже дважды сбегала отсюда. Анины родители живут в городе. Казалось бы, она их ненавидит, но упорно убегает из детдома. Сколько раз отец с матерью, еще до того, как их лишили родительских прав, надолго запирали девочку в подвале... Но Аня не пыталась ни стучать в дверь, ни кричать. Она впадала в какое-то странное оцепенение. Бывало, родители не кормили ее день, а то и два. Просто забывали про нее в угаре пьянства и разгула. Так у Ани начались голодные обмороки. Прежде чем попасть в детдом, она два месяца лежала в больнице, диагноз — хроническое истощение организма. Маленькие сестренка и брат Ани, которым не исполнилось еще трех лет, попали в Дом ребенка, Аня — в детдом. Именно к ним, а не к родителям сбегала Аня, о них у нее болела и страдала душа, она с рождения была им и за мать, и за няньку. Но всего этого еще не знала Светлана Николаевна, директор детдома. И вот мучительно искала путь к Аниной душе.
«Обжора — три котла...» Аня действительно ела за троих. Будто наверстывала то, что когда-то недоела у родителей. За завтраком, за обедом, за ужином Аня никак не могла насытиться едой. Больше всего любила хлеб и макароны с мясом. Ребята подсовывали ей свои порции: «На, ешь...» Делали это нарочно, чтобы потом безжалостно травить: «Обжора — три котла! Обжора — три котла!» Аня бледнела, глаза ее вспыхивали огнем ненависти и одновременно независимости, гордости: ни слова не говоря в ответ, она убегала куда-нибудь, пряталась. Сколько раз и Светлана Николаевна, и воспитатели разговаривали с ребятами — не помогало. Ребятам не по душе гордыня Ани, ее независимость, резкость. А до внутренних ее страданий им дела нет...
В кабинет без стука врывается Володя Захаров. Волосы черные как смоль, в глазах — огненные чертики. Кличка у него — Цыган.
— Стучаться надо, — говорит Светлана Николаевна.
Но Цыгану не до вежливости, не до светского этикета.
— Опять она меня не пускает к Серому! — кричит он, захлебываясь словами от волнения.
— Кто она? — стараясь успокоить его, ровным тоном спрашивает Светлана Николаевна.
— Будто не знаете! — выпаливает он. — Мария Ивановна!
— А ты сейчас, где должен быть? На уроках?
— У нас физрук заболел.
— Ладно, иди. Я поговорю с Марией Ивановной.
Смотрит недоверчиво: — Да она вас не боится!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Отечество
Путь художника
Школьные перемены