И сказать-то не умеет! Одно слово — телятница! Хотел Серега разозлиться как следует, да вспомнил некстати низкий, весь в сенных, соломенных запахах телятник и Катьку в нем увидел — лупоглазенькую, в белом халате. Тянутся к ней коровьи ребята—каждому она слово ласковое, теплую ладошку: «Ма-аленький мой...»

— Пойдем!— ухватил ее Серега под острый локоток и не повел — потащил прогуляться. Катька спотыкалась, семенила в новых туфельках, однако терпела и только возле речки взмолилась:

— Упаду, Сереж!

Он остановился, отдуваясь, Катька сняла туфельки, чтобы босиком спуститься к воде, где лежало их собственное бревно, черное и корявое, дождями мытое-перемытое, ветрами обдутое, солнцем прокаленное. Серега сбросил пиджак на бревно.

— Садись! — подпихнул подружку не очень вежливо. Катька села, сжала худоватые коленки, съежилась, как сирота несчастная. Серега косился — не любил бедных да горемычных и потому, разозлясь, стал шлепать по воде, хрустеть песком, молоть языком.

— А вот в одной стране...— сердитым тенорком шумел Серега,— один из спичек дом построил! Тридцать лет, болван, корпел! Живет на спичках, печку спичками топит! Ну?— Катька молчала.— А в другой стране одна семерых родила! Во! А из озера чудище вылазит! Представь: ночь, вода, а из воды...

Из черной воды с громом вымахнула ошалевшая от весны рыбина, раскололась узкая лунная дорожка, брызнула. Катька вскрикнула, Серега замолчал, но в следующий миг снова замолотил, размахивая теперь руками:

—А вот в другой стране...

А вечер плыл над миром, теплый славный май, басовито гудел запоздалый жук, в незапыленных сиреневых кустах разорялись заревые соловьи.

— А еще, значит...

— Сереж,— попросила Катька,— помолчи, а.

— Во!— удивился Серега.— Я ж тебя развеселяю! Какой интерес молчать? Не умею молчать! Ты чо?

Катька встала с бревна, слегка отряхнулась — мягко, чутко огладила себя и пошла по тропке, что едва светилась в полутьме. Серега в два прыжка нагнал ее, схватил за поясок:

— Ты чо, ты чо, а?

— Сереж,— вздохнула Катька.— Неужель не видишь, что вокруг-то? Серега шмыгнул зоркими очумелыми глазами: а чо вокруг? Кот крадется драный.

Мавру зовет. Хмыкнув, сказал про то — Катька поежилась, будто застыла.

— Нечувствительный ты,— уронила печально. И ушла, оставив Серегу в одиночестве, в большом недоумении. Парень побегал над рекою, пошвырял камни, пугая рыб и соловья, и как проснулся:

— Сама-а то!

Вздрогнул притихший мир, но через минуту ожил. Сдернув на траву пиджачок, на котором сидела Катька, Серега упал на него и застыл так, положив руки под буйну голову. Ветер чуть дышал ему в щеку, приносил с собой запахи реки, песка и молодой полыни. А звезды далеки и пугающи, нездешние звезды, лететь до них, говорят, тысячи лет, и то не долетишь. «А ну их к дьяволу!» — в сердцах уселся Серега над обрывом, слушал соловьев и лягушек в поливных канавах. Копил соленую обиду: «Чувствительный! Тут навкалываешься, а она!..» И рысью поспешая к поселку, Серега размышлял о Катьке, о привычной Зеленовой, с которой не было у него забот: как приклеилась к нему с восьмого класса, так и таскается за ним, заглядывая по-собачьи в глаза, ни о чем, не спрашивая, ничего не требуя. Да и какой с ней разговор? «В киношку приходи, а?» «Поесть не притащишь?» Идет и тащит, а больше Сереге от нее ничего не надобно. Сегодня что-то развезло, на разговоры потянуло, и на тебе — как оборвали! И кто-о! Катька долгоногая! Да у него таких Катек — только свистни! Да он щас в клубе...

У клуба громыхала музыка. Парни вытащили колонки на крыльцо и дрыгали себе локтями, вертели коленками. Закричали из круга:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.