– Вздремнуть не хочешь?
– Вообще-то, нет. А зачем?
– Я тут внизу собрался с твоими спутниками потолковать.
Наконец, до Полуянова дошло.
– Супер! – восхитился он. – Значит, я там подремлю, послушаю, а потом тебе то, что во сне увижу, расскажу.
– Правильно понимаешь, – одобрительно усмехнулся лейтенант.
Опрос свидетелей ничего не дал. То ли лейтенант, в силу юного возраста или недостатка опыта, не умел правильно вести допрос, то ли актеры оказались умелыми врунами.
Все – и Царева, и Марьяна, и Кряжин, и проводница Наташа – говорили, в принципе, одно и то же. Не видели, не слышали, не знали. Старообрядцева вообще допрашивать не стоило – он все время находился на виду у Димы. А Елисея Ковтуна так и не нашли.
Словом, время, проведенное в засаде на верхней полке, Полуянов счел зря потерянным. Во всяком случае, для расследования преступлений оно не дало ничего. В итоге, когда лейтенант закончил свои беседы и отправился восвояси, журналист с облегчением вздохнул. Его беспокоило только одно – время неумолимо уходит, а он ничего не успевает. Первый раз в жизни фортуна дает шанс проявить себя в роли сыщика, а он, похоже, его блистательно проваливал.
Полуянов поднялся и вышел из купе в тамбур покурить. Он не знал, что ему делать дальше. Но, оказавшись в тамбуре, Дима сразу почуял неладное.
Отчетливо пахло горелым. Нет, не сигаретным дымом и не сожженными спичками, так пахнет бумага, брошенная в огонь. Но кому понадобилось сжигать в тамбуре скорого поезда бумагу?
На всякий случай, Дима тщательно осмотрел пол тамбура и ничего, кроме сигаретного пепла да пары окурков, не увидел.
Дверь, ведущая к сцепке между вагонами, оказалась не заперта. Полуянов распахнул ее и стал внимательно обозревать межвагонное пространство, подсвечивая себе фонариком на телефоне.
И тут его ждала удача. На сцепке белело крохотное пятнышко – к грязной железяке пристал какой-то плоский предмет. Дима нагнулся к нему и внимательно присмотрелся.
Это оказался крохотный край сгоревшей фотографии, размером не больше почтовой марки. Он подхватил остатки фотографии двумя пальцами за края и поднял. А вернувшись в тамбур, вгляделся в уцелевший фрагмент. Видимо, это была нижняя центральная часть карточки. На обрывке можно было рассмотреть лишь мужские ноги в тщательно отутюженных брюках. И на заднем плане – кусок пейзажа: часть дерева или куста. Серые брюки, зеленый куст – вот и все. Вся информация.
Полуянов достал блокнот и аккуратно положил обрывок между страницами. Несмотря на то, что на нем вряд ли кому-нибудь удастся разглядеть нечто более информативное, нежели тщательно отутюженные брюки, он не сомневался, что фотография имеет прямое отношение к убийству. И, возможно, именно убийца поспешно сжигал ее.
Понять бы теперь – почему?
И тут Дима, вспомнив вдруг, что Старообрядцев никак не может быть виновен хотя бы в одном из преступлений: убийстве актрисы, решил поговорить с оператором. Зайдя к нему в купе, он осторожно вытащил из блокнота клочок, оставшийся от фотографии. Старообрядцев прищурился и потянулся за обрывком, но Дима отвел его руку в сторону:
– Осторожно, Аркадий Петрович! Там могут быть отпечатки пальцев!
– Хо-хо-хо, – насмешливо проговорил Старообрядцев. – Следствие ведут колобки. – Затем вытащил из заднего кармана своих тренировочных штанов очечник, нацепил на кончик носа пижонские очки и пробормотал: – Поднесите поближе!.. Нет, дальше!.. Еще дальше!.. Верните назад!.. Стоп! И что же это такое, позвольте мне узнать?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Рассказ. Перевод с английского Виктора Вебера
Отрывок из романа. Перевод с английского Екатерины Мартинкевич
Международный язык, по заверениям его приверженцев, «живее всех живых»