— Отец был латыш, мать бурятка, – пояснил Чумкус.

— Мне Михаил говорил, – осторожно закидываю я удочку, – что ты большой мастер истории рассказывать.

Чумкус хитро щурится.

Где правда, где вымысел – поди разгляди в его дерзких, полуприкрытых глазах.

– Ты рыбачил когда-нибудь на Чикое? Я согласно кивнул.

– Так вот, – официально заявил Чумкус, – я на этой реке на перемет медведя поймал.

Выждал немного, стрельнул взглядом, попытался согнать с губ лукавую усмешку.

— Не веришь?

— Верю всякому зверю, ежу, а тебе погожу.

— Ишь ты, – хохотнул он, – годится. Ну, а поймал я его таким, значит, манером, – поведал дальше Чумкус. – На перемет сначала таймень попался. Порядочный таймешонок. Килограммов на тридцать тянул. Булькался он там, бултыхался, а тут медведь проходил. За бечевку капроновую хвать – и накрутил ее вокруг лапы. Таймень к себе его в воду тащит, а этот на берег прет. Схлестнулись два зверюги – один речной, а другой лесной, тут я их обоих и положил с ружья. Ну как? – смотрит Чумкус выжидательно.

Чем черт не шутит! Слава о силе тайменя гремит от самых мощных порогов до широких, покойно-медлительных плесов. И все же я говорю:

– Это байка, а ты правдивую историю расскажи.

Чумкус концом палки пошевелил костер. Пламя заплясало и обозначило в темноте его резко очерченное, тяжеловатое лицо.

— В Алеуре один человек живет, – стал строже лицом Чумкус. – Он носит две отметины. Одна на правом плече красуется – след зубов немецкой овчарки. Это он получил, когда из плена бежал, а другая чуть выше локтя расположена. Ее он заработал недавно. Лет пять тому назад. Это его волк цапнул.

— Жуткое совпадение, – отозвался я, – немецкие овчарки и волки.

Стало вдруг пронзительно холодно. Гас костер, меркли угли. Я встал и пошел в зимовье. В спину мне печально мурлыкал Чумкус:

Ловко плутовка парнишку сгубила...

Я лег на нары, и тело жадно вобрало в себя тепло, исходящее от небольшой каменки. Напротив похрапывал Михаил. Ветер снаружи волновал, трепал шумевший беспокойно лес, качал верхушки сосен, плотные, тяжелые шишки срывались с ветвей и звякали об оттаявшее оконное стекло.

Я вдруг вспомнил минувшее утро: дом, растерянного и даже чуть подавленного от слов бабки Михаила. И все это странным образом соединилось с дальней дорогой, с напряженным и несколько злым лицом моего дядьки и его колючей настороженностью при встрече с Чумкусом. Я увидел, как разительно меняется Михаил в тайге. «Интересно, – подумал я, – за что он недолюбливает Чумкуса. Надо сказать Михаилу завтра: будь добрее. Мягким не надо быть. Упаси господь! Из мягкого такого Арлекина можно сработать – народ с хохоту повалится. А вот чуточку добрее относиться к себе, к бабке, к Чумкусу тому же. Его жаль. У него «таланту» не было все эти дни. Завтра обязательно скажу ему об этом», – еще раз подумал я и заснул. И приснилось мне расквашенное осенью поле и бегущий по нему человек в пижаме. Странно как-то.

Осень.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.