Поле.

Человек.

Пижама ночная.

А вдали длинные, узкие бараки, обнесенные колючей проволокой. И я понял, что это была не пижама ночная, роба заключенного то была, а барак – концлагерь.

Человек бежал, а за ним в грозной торопливости молчаливо стелилась овчарка. Собака догнала человека, и они исступленным клубком покатились по разжиженной земле.

Ни стона, ни хрипа.

Осень да грязь.

Издыхающая овчарка и уползающий прочь человек.

А потом мир, вдруг преобразившись, окрасился в три цвета: черный, белый и красный. Эти три краски мощно подавляли все остальные, приглушая их до оттенков. Черный и белый – изначальность и конечность. Знак вечной борьбы определен красным цветом.

Черное – это человек. Он спускается с хребта. В руках ружье. Изредка он его вскидывает и беззвучно стреляет. Волки, крадущиеся за ним следом, грузно оседают в глубоком снегу, окрашивая его в багровый цвет.

Человек этот спокоен. Спокойствие исходит от ружья. Вскоре волки перестали падать. Кончились заряды, и спокойствие тоже кончилось. Две серые тени опасно проступили на белом фоне справа, от человека. Необходимо предупредить его. Крикнуть хотя бы. Иначе все будет кончено. Станет пусто и темно. Совсем пусто и совсем темно. Как в могиле. Но я не знаю, как его звать. Надо заглянуть в лицо...

– г Чумкус, – кричу я, – будь осторожен!

— О черт, – приподнимается Михаил, – ты чего это?

— Да так, кошмар, знаешь ли, приснился.

— Это ничего, ничего, – бормочет Михаил, поворачиваясь на бок, – бывает. Особенно с непривычки. Уханькался за дорогу-то.

Нестерпимо алое утро, навьюченная лощадь, Чумкус с. напряженным лицом, надевающий на плечи рюкзак. В проеме зимовья стоит Михаил. В руках длинная берестяная труба – изюбриный манок Чумкуса.

– Возьми, – протягивает он, – забыл.

Чумкус уже в седле берет манок в руки. Рассматривает, будто впервые видит, а потом прикладывает мундштук ко рту и с силой втягивает в себя воздух. И словно что-то оборвалось внутри – так этот печальный вскрик ранил и тревожил. Он пронзил насквозь горы и заструился по увалам. Рожок одарил деревья своей песней, и они тоже запели высоко и стройно.

Чумкус уже скрылся за первым поворотом, когда вновь рожденный берестой звук засверкал неожиданными гранями. Оглядываешься в непонятном смятении и точно в первый раз видишь мир. Сжалась душа в трепетный комок и тут же распрямилась: и больно ей и радостно – будто взял кто-то и развеял по белу свету твое самое тайное и сокровенное.

А затем звуки затрепетали еще беспокойнее, как символы предостережения, и утихли вместе с исчезновением всадника.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.