— Мать говорила: отнеси к Завьялову. Вот ему и отдам.
Днем я сбился с ног, разыскивая мерку. Голова у моей невесты маленькая. Размер пятьдесят четвертый, наверное. Перетряхнул весь портфель, пока наконец обнаружил суровую нитку. Это и была мерка.
Я отнес шкурки и нитку, отдал задаток, после чего Завьялов сказал:
– Через неделю все будет шито-крыто.
А вечером, уже в который раз, я напоминал матери, чтобы она не забыла прихватить с собой на свадьбу шапку. Так ходил я по комнате, что-то перекладывал с места на место, торопил время и намеревался с первым рейсом следующего дня улететь в город.
Потом появилась на пороге бабка. Она долго и пристально, словно собираясь запомнить, вглядывалась в лицо мое, моргала красными, без единой реснички веками, вздыхала тайком, а затем робко окликнула:
– Иди, Коля, Михаил тебя зачем-то зовет.
Я толкнулся в дверь. Михаил сидел за столом, скрестив ноги, бросив на колени руки. И я сразу обратил внимание на его руки. Они нервничали, пальцы чуть подрагивали, шевелились, потирали колени, но лицо между тем оставалось спокойным.
— Вот тут распишись, – ткнул он карандашом в какую-то ведомость.
— За что. Михаил? – спросил я, лишь смутно начиная догадываться, что происходит на самом деле.
— За двадцать добытых тобою белок. Я их у Завьялова изъял.
Тяжко охала в углу бабка, бормотала что-то, за внука своего сердцем болела и костила, должно быть, почем зря сына своего.
А нам с Михаилом говорить больше не о чем. Вот она, дверь, вот порог – так и ушел я, не сказав ни слова.
Не получится беличья шапка... Ну да разве меньше веселья будет на моей свадьбе?
И никто на ней не вспомнит о Михаиле.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.