– Лет восемь тому назад Чумкуса судили за браконьерство, – сообщил Михаил.
Он круто выворачивает руль, и мы возносимся на голец. Если бы он остановил машину, я бы вылез и ушел пешком. Для чего Михаил мне это все рассказывает? Хватит и одного солонца...
– Собаки у него были тогда добрые. Зверя на отстой поставят – подходи, бей, бери, тащи. Все село незаконно мясом снабжал. А когда выяснилось, у кого народ мясо покупает, Чумкуса в суд потянули. На суде отпирался. Дескать, перекупал я мясо-то, а потом продавал. Испугался, что за браконьерство ему больший срок дадут, чем за спекуляцию.
Говорит, сам зверя не бью. Для такого дела надо собак зверовых иметь.
Ну кто-то из работников прокуратуры догадался, съездил в падь, где, по слухам, зимовье Чумкуса было, да и привез собак на суд. Они обступили Чумкуса, визжат от радости, а он ни в какую не признает их. Не мои, мол, псы, и
баста. А когда постановление о штрафе зачитывали, то Чумкус на радостях, что срок ему не отвалили, прикрикнул на одну из собак: цыть, говорит, Рябый. Этот штраф нам сущий пустяк...
Горбатятся в свете фар лесистые сопки, и мы летим все вверх, вверх, словно нас притягивают силы небесные, берем приступом последний хребет перед деревней. На моем плече покоится тяжелая морда Тунгира. Спит. Умаяла его дорога. Я кошу глазом на Михаила и спрашиваю:
– А почему ты Чумкуса в штат принял?
Михаил пожал плечами – великолепный жест беспомощности. Но все же сказал:
– Упросил он меня. С той поры, как его судили, время порядочно прошло. И вел он себя вроде тихо. Мне, говорит, без тайги никак нельзя. Да и охотников не хватало. Вот и взял я его.
Сказал так, будто, поразмыслить приглашал. А я-то думал, что вся эта история рассказана Михаилом для моего укора.. Что же! Человек способен принять. притворство за искренность. А отсюда всепрощение, отпуск былых грехов. Оказывается, и Михаил где-то может чуть сбиться с дороги, дать крен, заблудить. Не говоря уж обо мне...
Машина уже спустилась с хребта, и мы, щадя ночной покой села, тихо катили по его улицам. Тунгир проснулся, зевнул широко и сладко лизнул мою щеку шершавым языком.
— Знаешь, – сказал Михаил, - на свадьбу я твою не приеду.
— Почему?
— Некогда будет. Дела.
Михаил обманывал меня. Просто он не хотел в мир чужой радости прийти со своей неустроенностью. Это все из-за Алки. Надо написать ей письмо. Она дура, эта Алка. Говорит, что у Михаила слабый характер, а сама же нанесла ему крепкий удар. Сильному всегда достается больше ударов. Просто такие люди, как Михаил, умеют прятать боль, страдание, а не носиться с ними напоказ.
Машина останавливается у дома.
– Тунгир, – зову я, – пошли.
Собака выпрыгивает из кабины, потягивается, а Михаил спрашивает:
— Кому шапку будешь отдавать шить?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.