Возница, колхозный кучер, подшевелив кнутом двух гнедых меринков, выкрикнул привольно:

— Алё-ля! Шевелись, милые да ленивые!

Лошади протрусили немного по станичной гравийной улице и вновь сбились на бодрый шаг, хорошо понимая своего хозяина: не со злости он стеганул их витым ремнем, пропитанным их же потом, а так — слегка покрасоваться перед гостем, расположившимся на заднем, «ковровом», сиденье тачанки, где обычно восседает кто-либо из бригадиров, а в весенне-осеннее проселочное распутье и сам председатель колхоза. И другое лошади умно почувствовали: поездка-то будет прогулочная, чего же постромки рвать?

Более недели я пробыл в августовской, немилосердно знойной степи, и вот за день до отъезда мне предложили обозреть окрестности станицы Баклановской на тачанке. Кучер Алексей Иванович охотно согласился везти меня, подбодрив многоопытно: «Возвышенно пронаблюдаете наши места, — и похлопал ладонью высокое сиденье своего экипажа. — Потом опять же по-человечески, на малой скорости, хоть с мечтанием, хоть с разговором интересным». Легко было догадаться, что ему нравилось возить «корреспондентов» и ответственных «представителей», он привык к нестеснительному общению с ними.

Часты ли теперь такие поездки? Я радуюсь дороге, лошадям и понимаю, конечно: «интересного» разговора с кучером мне не избежать — какой же русский, тем паче сельский, упустит наезжего, да еще московского, не наговорившись досыта? И все-таки я не ожидал, что общение наше начнется так вот сразу, без обязательного вроде бы обмена мнениями о погоде, последних международных новостях.

Резво въехав на конный двор и осадив лошадей, Алексей Иванович показал мне яму с гнилостной водой неподалеку от дверей конюшни.

— Полюбуйтесь, уважаемый! Чего видим? — возмущенно выкрикнул он и сам ответил: — Правильно, болото вонючее. Да рази я сам накрою эту канализацию вон темя бетонными игрушками, ежели в каждой полтонны?

— Откуда, какая канализация? — спросил я.

— Оттуда же, как и у вас в городах. Сближаемся. Детишкам в детсадике теплые клозеты поделали, а пользуемся как? Половые тряпки в трубы спускаем! Меньше пользуемся, чем чистим. А чистилка у мене на конюшне. Разворочают, вот и дышу месяцами, лошадей травлю. Полюбуйся — лошадь захлебнется, ежли свалится.

— Что же председатель?

— Да он мене в кабинет не пущает. Не до тебе, кричит, силос заготавливаем. Оно, конечно, так, да как бы в зиму не осталось...

— Сделают, накроют, — успокаиваю я и вижу, что мой кучер, выкричавшись, произведя на меня нужное впечатление своей деловитостью, сноровисто выворачивает лошадей на станичную улицу, говоря мне наставительно:

— Отметьте этот недостаток председателю. Только про мене — ни-ни. Конфликтую с им: травку лошадкам подкашиваю, эту, культурную, другой у нас нету, а он грозится — премии лишу. А как коню без зеленки — это ж бензин его, ежли по-научному. С плохого бензину машина не пойдет, самолет не полетит. Правильно рассуждаю?

Я соглашаюсь с этой очевидной истиной, и мы, оставив позади последний станичный двор, тряско выкатываемся на широкий большак, по которому, волоча космы пыли, бегут в разных направлениях машины: убирается кукуруза на силос, рослая, крепкостебельная. Кому не ясно — грех косить такую кукурузу, сколько бы зерна дала! А что поделаешь, иссушит зной до жестяной белизны — совсем пропадет. За июль и август и единой капли не упало из высоких небес на просторные здешние степи.

Встречные и попутные машины глушат нас ревом моторов, обдают пылью; лошади вскидываются, шарахаются к обочине, того и гляди вывалят седоков в кювет, но Алексей Иванович терпеливо выправляет их, а я удивляюсь: ведь эти меринки с жеребячьего возраста смотрят на всяческие механизмы, слышат лязг, рев, грохот двигателей и вот не привыкли, пугаются каждой машины, словно бы видят ее впервые в своей степи. Невольно думается: не сама ли природа противится засильной технизации?

Может быть. Но что с того? Вот оно, во все стороны возделанное пространство, горизонт полным кругом замыкает его (такое видится лишь посреди открытого моря), и какими лошадьми, какой живой силой можно распахать, засеять и убрать эти поля? А все же душу щемит жалостливая тоска по невозвратно уходящей земной первозданности, и ты ищешь, мучаешься своим разумом: как бы соединить хоть какую-то часть ее с ожесточающей планету машинизацией? И радуешься мысли: так вот же, вот пара лошадей катит легкую тачанку, и ты «возвышенно» сидишь на ней, и жирным потом лоснятся крупы, и летят под колеса рыжие пахучие яблоки конского помета... Пусть будут лошади, пусть будет всяческая другая живность полезная да просто красивая. А лошади и работать могут, когда же они иждивенцами были? Даже те, что на ипподромах, прекрасно себя кормят...

— Замечтался, уважаемый? — прерывает мои размышления кучер. — Оно и не грех, ежли душа никуда не торопится. Вот и жестко против машины, а покойнее. Так? — На мою медленную согласную улыбку он отвечает улыбкой же и, еще более повернувшись ко мне, держась за вожжи, спрашивает: — Как прикажете ехать, по малому иль большому кругу?

— На ваше усмотрение, Алексей Иванович, вы мой степной гид сегодня.

— Тогда по большому, больше впечатления получим. Через Птишное, Тишенку... И кличьте мене просто Алёля. У нас, станишников, редко кого по именам-отчествам, начальников разве что. А так — по кличкам. Имя-отчество от родителей, кличка — от жизни, какую заработал, с той и жизнь свою коротай.

— Слышал. Мне сказали: Алёля повезет. Да неловко как-то... За что вас так прозвали?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.