Алёля

Не «трагедь», скорее «комедь» там получилась. Построили трехэтажную контору колхоза из стекла и бетона, а старый обрушенный храм напротив не позаботились заранее убрать: мол, с этим успеем управиться. Позвали потом взрывников, те прикинули, говорят: попробовать можно, однако неизвестно, развалится ли это религиозное сооружение, но контора, точно, в груду бетона превратится. Так и стоят друг против друга — старое и новое. Теперь, кажется, постановили отремонтировать храм и открыть в нем музей истории колхоза, о чем уже давно подумывали, — колхоз велик, известен с тридцатых годов, к тому же самый крепкий из здешних, станица Григорополисская и того старее, немало всего исторического накопилось — от первых казачьих поселений до наших дней. Живы еще свидетели революции, нэпа, коллективизации. Была тут и коммуна в двадцатые. С одним ее членом, крепким старцем, я долго говорил, сидя на скамеечке у его большого кирпичного дома. Показали мне в конторе колхоза и давнюю фотографию храма — могуч, величав, зря, пожалуй, не сохранили как архитектурный памятник. Восстановление-то недешево теперь обойдется.

Но это уже другая тема, да и кучер мой, пока я размышлял, подкатил к магазину «Промтовары — продукты», кинул вожжи на коновязь и кивками приглашает меня размяться, а может, приглядеть какого товару...

Едем дальше, и тут Алёля говорит, указывая кнутовищем на старого человека с палкой в руках, стоящего поодаль и одиноко.

— Гляньте, из энтих, единоличников. — И кричит: — Эй, подойди, с тобой беседовать хотят!

Старик, по виду дюжей породы, с лицом хоть и морщинистым, но свежим, забормотал что-то невнятное и начал пятиться, зыркая на меня слезливыми глазами.

— Зачем вы так? — упрекнул я Алёлю. — Повежливей бы...

— А чего с имя, видишь, не в себе дед, помутился от бессознательной жизни. Мужик, словом... — Я заметил, к мужикам у моего кучера явное пренебрежение, словно бы не может простить им кулачных боев на Егорлыке и еще чего-то давнего. — Не подойдет, напуганный шибко, — прибавил Алёля категорично -и понукнул лошадей.

Когда выехали из Птичного и поутихли на асфальте колеса, бившиеся стальными шинами о камни и ухабы мостовой в селе, Алёля продолжил разговор:

— Возьмем того старика, уважаемый. Как понимать: за Советскую власть воевал в гражданскую, а вернулся, окреп хозяйством в период нэпа и в колхоз не вступил? Ранами отгородился. А опосля горбатился на себя. Какой это будет человек?

Я подергиваю плечами: мол, надо вникнуть в суть, разобраться, обдумать...

— Вот и я так понимаю, — делает твердый вывод Алёля, — сложная проблема нашенская, сельская.

Мне нравятся его рассуждения, пусть и неглубокие вроде бы, но с живой личной причастностью ко всему, своим толкованием жизни, особой манерой говорить, как бы рассуждая с самим собой, однако и для собеседника. Ненавязчивая манера, крестьянская, дающая свободу словам и чувствам беседующих. Свой и говор у Алели, домашне-станичный, но вполне современный, не боящийся новых слов, речевых оборотов: мол, возьмем и новое, если без этого нельзя, а произнесем по-своему. Всего понемногу намешано в языке Алели, и все-таки он казачье-степной, особенный.

Едем по хорошему асфальту, нас обдают бензиновым ветром встречные и попутные машины, лошади жмутся к обочине, и я думаю о несоединенности асфальта и лошадей: для автострад они не нужны, в степи же, на проселочных дорогах незаменимы. Спрашиваю моего кучера:

— Куда асфальт?

— В район, на Изобильный, — отвечает Алёля и прибавляет, разъясняя: — Путь скоротаем, природу тоже интересную покажу... Вон, видите, — он указывает вперед кнутовищем, подавшись к меринкам, отчего те понятливо ускоряют шаг, — море наше средиземное.

Впереди; по обе стороны дороги, широко разливалась сияющая под знойным солнцем вода, и чайки промелькивали над ней, и марево влажное струилось в небо. Веселая вода, сочно окаймленная зеленью камышей, средь выжженного до пепельной серости пространства. И чайки, они всегда неожиданны, праздничны в степи.

— Водохранилище?.. — гадаю я, полагая, что у старого водоема должны непременно расти деревья.

— Не-е. Рыбсовхоз. Пруды, значит.

Вскоре вижу каналы, протоки, невысокие железные башни, похожие на силосные, по берегам. Ясно: хозяйство. И ухоженное вроде.

Дорога стремилась по насыпи, воздушно приподнятая, слева и справа лежала тихая вода, от нее веяло свежестью зеленой травы, но Алёля, как бы не желая все это видеть, сутуло уставился на крупы своих старательных меринков. Я заметил уже: этой позой он выражает свое крайнее неудовольствие чем-либо — и спросил осторожно: