Поселок Китовый, единственный на острове, насчитывал десятка три домов, включая службы и складские помещения. Он примостился на узкой кромке берега, за века отвоеванной Охотским морем у литых вулканических скал. Они нависали над строениями грозно и внушительно, хотя не сулили обвалов: по расселинам и выступам камни крепко связал вездесущий кустарник, въелась в самые поры породы цепкая трава.
Поселок нравился Ольге своей живописностью. Когда случался штиль, вода залива, носящего имя английского путешественника, становилась зеркально гладкой, и в ней отражались заросшие курчавым ольшаником обрывы, дряхлый вулкан, как гранатовым ожерельем, схваченный у кратера бугорками шлаков, трубы китокомбината...
Говорили, что пограничники с дальних застав отзывались о поселке с явной завистью и вожделенно: «О наш Сингапур!»
Народ в поселке подобрался сплошь крупногабаритный, хриплоголосый. Эти парни, знающие себе цену китовики, немножко рисовались своим делом, близостью к морям и океанам, довольно большими в разгар сезона заработками. Они отпускали дурацкие окладистые бородки (правда, не все отпускали). Их бутафорские сапоги были подбиты острыми шипами, чтобы не поскользнуться на слипе.
Этими шипами они попирали островную землю и полы общежитий. Ольга почти физически ощущала их топот в столовой, где работала: шипы вонзались в дерево глубоко и выходили со скрипом, дробя щепу...
Ничто в поселке ее особенно не удерживало, могла бы уйти к рыбакам, с которыми работала зимой, но она и приехала-то на остров, как в отпуск, чтобы отдохнуть от качки, от пронзительных ветров, от сырости. Кто-то уезжает для этого в Гагру, а для кого-то, может быть, хорош и маленький клочок земли, затерянный в середине Курильской гряды. Она привыкла к постоянной, бессменной работе с детства, здесь она тоже работала. И, кроме того, жалела Геннадия...
Геннадий недавно окончил университет. Он не напрашивался сюда, на Курилы, но и не пускался во все тяжкие «по инстанциям», чтобы остаться на материке. Здесь, по крайней мере, предполагалась обширнейшая практика. Здесь было чем заняться инспектору по рыбо- и китнадзору.
Ольга не сразу обратила на парня внимание: мало ли их ходит в столовую! Но он плохо, без аппетита ел. Конечно, выбора особого не представлялось: консервы, да и то большей частью свиная тушенка...
Однажды она не утерпела, подошла к нему.
- Хотите, я вам закажу кальмара? Я вам сама его сделаю. Хотите?
Геннадий поднял голову. У него были светлые, чуть с зеленцой глаза и очень бледное лицо. Воротник форменного кителя отчеркнул на тонкой шее красную полоску. Чем-то этот паренек напомнил ей очень бледного мальчика, которого она встречала в первые дни ленинградской блокады. Он был важным, тот мальчик. У него была даже бонна. Его худенькое лицо с просвечивающей кожей почему-то навсегда врезалось в память как прелестное и горькое видение смутного, розового, сразу ставшего тяжким детства.
Внятно и с удовольствием выговаривая слова, Геннадий упорно смотрел на нее:
- Пусть его кашалоты едят, вашего кальмара.
- Почему же кашалоты? - обиделась Ольга.
- Они от такой еды набирают в весе. Это их любимое лакомство. Но - увы! - не мое...
За соседним столиком китообработчики шумно доедали отварную вермишель, вспоминая при этом давнюю попойку.
я - Ну, забурили мы два по двести и еще шампанского, - как шмель, гудел долговязый человечина с рыжей бородой, - показалось мало...
Приятель подтолкнул его.
- Что вспоминать? Ты бы пошел к ней, к Олюхе, у нее в загашнике должно быть. Какая же она буфетчица, если не припасла, чем горло промочить морскому человеку!
Долговязый отозвал Ольгу к буфету, ощупал глазами ее грудь, обтянутую кофточкой из декоративного шелка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.