Бесстрашие

Ник Атаров| опубликовано в номере №250, октябрь 1933
  • В закладки
  • Вставить в блог

Итак, сценарий написан и сдан на фабрику. И хотя сама Батта Кайсымова не пожелала сниматься, но исполнители найдены и Кабарда спокойно ждет фильма. В те дни меня волновала судьба моих будущих героев, я жил с ними вместе, видел их ежедневно и на работе и вечером - в сакле, и, признаюсь, иная минутная робость Батты меня сильно огорчала, ну а бесстрашие восхищало.

То, что описано ниже, не вошло в сценарий и не будет показано на экране, но и в этом эпизоде режиссер располагал бы настоящими «полнометражными» чувствами и «сюжетом», как говорят в кинотрестах.

Почтеннейший краевед, старик чудаковатый и простодушный, два дня объяснял мне родовые кабардинские тавра и изумлял кинжалами турецкой чеканки.

Второй месяц я жил в Кабарде, выискивая - в рассказах стариков, на партийных собраниях, в «делах» областного суда - острые конфликты революции в горском ауле...

... Обрадованный моим посещением музейный старик поминутно возвращался к терским сказаниям. Он сообщил мне, что куриный зад - самая грубая брань в кабардинском ауле. - В этом слове, - умозаключил старик, - все мужское презрение, презрение горца - джигита и пастуха - к бабьей домашней заботе.

Мне вспомнился один забавный случай, который и сейчас ничего не значил бы для меня, если бы не этот... куриный зад.

В Баксанском ущелье, неподалеку от знаменитой стройки, во время моих поездок мне встретился молодой кабардинец с птицефермы. Он вез живых кур для строительства. Его арба была приспособлена для таких перевозок: большая клетка на больших скрипучих колесах.

Пела арба, пел и горец, лежа на клетке, а под ним трепетал живой мир белых крыльев, рубиновых гребешков и плененного горлового клохтанья.

За пением и грохотом арбы на каменных порогах дороги возчик не заметил, как позади растворилась дверца и куры и петухи высыпали на дорогу. Парень спохватился только тогда, когда добрая половина его живого груза разбежалась по лужайке, ошеломленно отряхиваясь после путевой тряски.

Горец гонялся за курами, хватал их длинными своими руками и смущенно озирался на меня и моего возчика - кабардинца.

На горных дорогах царит безлюдье, но стоит случиться какому - нибудь незначительному событию, и этот неудобный - весь в трещинах - каменный мир оказывается наполненным идущими, едущими, скачущими людьми. Не прошло и десяти минут, как по дороге уже нельзя было проехать. Арбы, запряженные волами, сгрудились вокруг птичьей клетки. Хохот и крики насмешливого одобрения населили тишину.

Как издевались горцы над этим попавшим в беду молодцом! Как дьявольски выразительно передразнивали они его усилия! Сколько беспощадного презрения скрывалось в расчесанных степенных бородах стариков!

Только сейчас, в музее, в гостях у краеведа, я понял: там мстил тогда за себя развороченный в корне уклад дедовской жизни, там казнила старина «птичьего пастуха», молодого кабардинца, посмевшего взяться за бабье дело...

Аул Кочкарташ - действительно в поднебесье. Глубоко внизу, точно стада овец, облака. Вокруг ледники. Они швыряют валуны, я те гудят... А над головой - одно синее небо, в котором словно отражены снеговые вершины.

Батту Кайсымову я нашел на обсеменительном пункте. В сакле, изображавшей лабораторию, учительница возилась у примуса, подогревая какие - то составы. Она показалась бы и с первого взгляда прекрасной, если бы не оспа, точно градом побившая ее. В движениях Батты была та быстрота, в глазах та выразительная смелость, по которой, говорят, легко узнать горянку, побывавшую в городе.

За саклей, открытой отовсюду, находился загон. Мычание раздирало воздух.

Шестой день в Кочкарташе шло искусственное обсеменение скота. Аульские старики мрачнели в негодовании, женщины плевались на всех дворах и хлопали худыми руками по ляжкам.

Искусственное обсеменение должно не только улучшить породу, но и спасти горское животноводство от постоянной угрозы эпидемических заболеваний. Летом пастухи гонят скот по горным лугам все выше и выше, пока однажды в знойный полдень не встречаются на перевале стада соседних ущелий.

Тогда наступает веселье: пастухи рассказывают новости, выменивают между собой старинные - чугунного литья - луковичные часы, передают друг другу вековые рецепты сыроварения, порой... сводят кровавые счеты.

В это время, чтобы дети всех кабардинских аулов пили молоко одного вкуса, ели сыр одной крепости, сливаются все стада в одно стадо.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Газган

Из романа «Большой конвейер»