Непростые доказательства

Толя в который раз с раздражением распустил не получившийся опять узел. И кто только эти галстуки выдумал!.. Женский голос в репродукторе торжественно продолжал перечислять фамилии, имена, отчества, должности:

«Нестерова Степана Константиновича, бригадира слесарей трубоукладчиков УСМР.

Пиворюнаса Гинтаутаса Ионон, бригадира электромонтажников.

Украинцеву Екатерину Петровну, бригадира штукатуров-маляров.

Фоменко Георгия Михайловича, бригадира комплексной бригады управления «Заводстрой»...

Михалычу орден! Вот это да! А он знает? К черту галстук. Завяжу потом. Так. Документы в пиджаке. Деньги у Гали. Она вчера с книжки сняла. Туфли запылились. А щетка сапожная опять не на месте. Ай да Михалыч! Первый тост за такое событие.

Толя как нажал на кнопку перед дверью в квартиру Фоменко, так и не отпускал. Мелодичный звонок «Сигнал» аж зашелся в переливистой трели. Михалыч в тренировочном костюме, в тапочках на босу ногу в тревоге распахнул дверь. Толя с криком: «Радио! Почему молчит?» – ужом проскользнул мимо бригадира в комнату и до отказа крутанул виньер репродуктора.

«Даром пре-по-да-ва-те-ли время со мною тратили!» – Пронзительный голос Аллы Пугачевой захлестнул большую комнату. И Фоменко, стараясь перекричать певицу, громко спрашивал: – Что случилось? Зачем радио? Да выключи ты эту тарахтелку!

Толя вырубил репродуктор.

– Орден... тебе... Михалыч... Трудового Красного... Указ по радио... Сам слышал... Полным титулом... Бригадир комплексной бригады...

Чижик все никак не мог отдышаться...

Звонок снова зашелся трелью. Арсен к Фоменко успел вторым.

Даже когда Галя с Толей стояли на ворсистом ковре перед столом в загсе, а ребята из бригады, принаряженные, смотрели на весь чинный обряд регистрации в отдалении, чувство у всех было такое, будто каждый уже принял по бокалу Цимлянского игристого. К свадьбе готовились, покупали подарки, писали шутливые поздравления. Она была запланированной и неизбежной, как приход поезда по расписанию. А вот орден – первый в бригаде.

Цветные воздушные шары мотались под ветром, с пискливым скрипом терлись о боковые стекла машины. По традиции, никем не установленной, но прочно уже укоренившейся среди молодых строителей, новобрачные сразу же после загса направлялись на машинах на возводящийся корпус. Фоменко ехал на второй машине. Только сейчас, на этом кратком пути, он смог побыть один на один с собой, подумать обо всем, что узнал за последний час, что невидимой цепью замкнуло разрозненные в памяти, но такие существенные события. И промороженное февральское утро 1976 года, когда он в продуваемом ветрами котловане упрямо говорил о предстоящей работе опустошенным, изверившимся людям. И бессонные сутки КамАЗа. И обреченная фигурка Удачливого, выходящего из вагончика под конвоем Арсена и Эльбруса. И растерянное лицо Чижика там, на пропыленной обочине. И вчерашний отдых, неуверенность, а вдруг не получилось что-то, – чувства, которые он не имеет права обнаружить ни случайным словом, ни малейшим жестом, а оттого вдвойне тяжелые.

Сейчас все это выстроилось воедино, плотно сомкнув ряд, словно создавая сверхплановый монолит, подобный вчерашнему, имя которому – жизнь всего лишь одного человека – Георгия Фоменко.

И еще Жора думал об ордене. В праздничные дни он не раз видел его на лацканах выходных костюмов у некоторых знатных строителей и на КамАЗе и здесь. Славный орден, как бы вобравший в себя романтику, напор, одухотворенность легендарных первых пятилеток, с изображением плотины гидростанции, будто обрамленный крупнозубчатой шестеренкой. Орден созидателей.

Фоменко знал, когда еще третий, вспомогательный корпус сдавали, что его представили к ордену. Но одно дело – представление, а другое – Указ, которого он еще не слышал, не читал, но который ему старался пересказать каждый, переступивший сегодня порог его квартиры.

По ухабам разбитой самосвалами, закаменевшей от зноя дороги машины выехали под своды первого корпуса. Толя Васильев выскочил из головной «Волги» и бережно помог выйти Гале. К рентгенкамере легковушки проехать не смогли. И молодожены пошли по тропкам и пешеходным мосткам в глубь пустынного первого корпуса, оберегая от цементной пыли белые лодочки невесты и ослепительно выдраенные черные штиблеты жениха. Свадьба разворачивалась по плану...

...К трем часам дня в столовой остались одни «биточки по-казацки». Жора Фоменко еще летом окрестил их – «полурябчик-полуконь». Гарнир тоже был не в подарок – тушеная капуста. Арсен быстро утолил первый голод. Но раздражение не проходило.

Он со злостью натянул лыжную шапочку, нахлобучил поверх каску и пошел к выходу. Со вчерашнего дня был отдан строгий приказ: всем на первом корпусе непременно надеть каски. Народу на пуск уже съехалось немало. В соседнем пролете, где успели установить первые станки, то и дело вспыхивали блицы фотокорреспондентов. Вручали там молодым работницам, одетым в новенькую, с иголочки робу защитного цвета, комсомольские билеты.