Три версии

— Ну, с матерями, – ответил Миша. – Они нас, понятно, любят, но все равно полный антагонизм. Все суетятся. А зачем суетиться, когда и так все ясно?

— Миша, ты у Никиты никогда не видел при себе денег, крупной суммы? Двести рублей?

— Нет, – захлопал он глазами. – А зачем они ему?

— И очки он тебе тоже не показывал? – не отвечая на его вопрос, спросил я.

— Какие очки? – вскинулся Миша. – Такие... ну... с «толстыми» стеклами?

— Да-да! – поспешно произнес я.

— Видел! – ответил Миша. – Еще поинтересовался у него, зачем они ему. А он положил их в футляр и говорит: «Не мои. Передать нужно». Я и говорю: «Жаль. У них линзы в порядке». Он на меня посмотрел и говорит: «Дурак ты, Мишка!» А почему я дурак? Я подводную лодку хочу делать, так эти линзы очень для перископа подойти могли.

— Кому Никита хотел передать очки, этого ты, разумеется, не знаешь? Или знаешь?

— Нет.

— Миша, а какие отношения были у Никиты с учителями?

— Обычные, – пожал плечами Торопов.

— И с Елизаветой Павловной тоже?

— Нет, на нее Никита за что-то взъелся. Может, потому что она ему в начале второго полугодия четверку за сочинение домашнее поставила. А он считал, что надо было пятерку. Никита самолюбивый человек был.

— Ты сказал, что в последнее время он ходил невеселый...

— Ну да, испортилось у него настроение. Это все заметили.

— Но когда именно оно испортилось? Не припомнишь?

— Недели две назад. Я как раз заболел. В школу не ходил. Ну, Никита как-то пришел ко мне домой. Мрачный весь. Я у него спрашиваю: «Чего у тебя стряслось, старик?..» А-а, я же вам уже говорил, кажется!

Верно, это он уже говорил мне. И судя по всему, больше ничего нового не скажет. Я поднялся, протянул ему руку. Уже у дверей спросил:

– Миша, можно задать тебе не совсем скромный вопрос? Если хочешь, не отвечай на него. Чем ты объяснишь, что из всех ребят Никита решил стать твоим другом?

Торопов вдруг покраснел и тихо ответил: