Ноябрь вдали от дома

Я поразился:

– Они могут танцевать? Она ответила с гордостью:

– Конечно! Они могут очень хорошо танцевать.

Сдвинули скамейки к стенам – мы тоже переместились к стене, и действительно начались танцы.

Это были прекрасные танцы. Не фокстроты, не твисты, не шейки, никаких затверженных, заученных фигур. Никто не оглядывался на других, не подлаживался к соседу, не путал движений, стесняясь своей неумелости, – все всё умели, Ребята плясали, как душа желала, прыгали, кружились, взявшись за руки, по двое, по трое, по четверо. Что упускали в движении, с лихвой добирали в крике – никогда, ни прежде, ни после не слышал я в танцевальном зале таких откровенно восторженных воплей. До чего же хороша была жизнь!

Странно, но никто никого не сшибал.

Я долго смотрел с тревогой, как двое крохотных мальчишек отчаянно вертелись, сцепившись пальцами и упершись ботинками в ботинки. Ведь рядом так же самозабвенно крутились тем же способом две рослые старшеклассницы. Ну, как столкнутся?

Но нет, никто не пострадал, все остались целы...

Веста удивилась:

– Они как будто не чувствуют, что не видят. Совсем как другие ребята. Сережа дернул плечом:

– А почему они должны это чувствовать? Мы ведь не летаем и не чувствуем этого. Не летаем, а живем.

Мой друг проговорил со вздохом:

– Один умный человек сказал: забудьте, что потеряно, помните о том, что у вас осталось...

Девочка все сидела рядом со мной. Разговор наш понять она не могла, но вслушивалась внимательно, на каждый новый голос мгновенно отзывалась поворотом головы и смотрела прямо на говорящего, не глазами, а всем лицом.

Сережа положил ладонь ей на плечо.

Она быстро ощупала его руку и улыбнулась вежливо, как при знакомстве.

Сережа пробормотал задумчиво:

– А вообще в этом что-то есть. Ведь они не могут судить о человеке по внешности...

Он помялся, потом уловил собственную мысль и уже уверенно стал ее развивать:

– Ни по внешности, ни по тряпкам, ни по вещам в квартире. Только главное: добрый или злой, толковый или дурак...