Утром выяснилось, что планы наши меняются: к шести надо ехать в школу-интернат для слепых детей. Мы сидели в тесноватом номере гостиницы – вся наша группа творческой молодежи, восемь человек. После европейского завтрака – кофе, булочка и капелька джема на блюдце – в желудке осталось ощущение легкой тоски. Комната была угловая. В одно окно виднелись низкие крыши пригорода, словно куски жести и шифера, разбросанные в беспорядке под деревьями. За ними стояли горы, влажно-зеленые, несмотря на ноябрь.

В другое можно было увидеть немного – окно, только узкое, и кусок черноватой, грязной стены. Город начался восемь веков назад, и тогда его улицы были, вероятно, достаточно просторны – два всадника вполне могли разминуться, даже стременем не задев друг друга. Конечно, дома потом перестраивали не раз. но дом перестроить легче, чем улицу.

А теперь старинные переулки расширять, наверное, уже не станут: их теснота и нелепость превратились из неудобства в экзотическую особенность города, и туристы из разных стран платят немалые деньги за удовольствие пройтись по улицам, по которым невозможно проехать.

Группа наша сидела на двух широких кроватях. Певцу Сереже места не хватило, и он стоял у окна, мрачно поглаживая свою богатую каштановую шевелюру.

Наш молодой руководитель сидел на единственном стуле. Глядя на наши унылые лица, он для убедительности дважды повторил, что мы не туристы, а делегация и поэтому программа зависит не только от нас.

Новость эта и в самом деле нас не обрадовала. У каждого на вечер было что-то свое

Сережа собирался в кино – шел фильм с участием одного из лучших певцов мира, тоже баритона, которого у нас в стране знали только по записям, то есть по голосу, а ходили слухи, что баритон этот ко всему еще и прекрасный, неожиданный актер. Упустить случай было бы непростительно.

Все это Сережа высказал внушительно и глядя на всех нас как бы сверху вниз – впрочем, может, так казалось, потому что он был высок ростом да еще стоял.

Вообще-то он был парень и добродушный и благополучный. Но именно за благополучие его пару раз куснула критика. И теперь Сережа старался двигаться резко и говорить отрывисто: развивал внутренний драматизм.

Музыканты, четверо аккуратных ребят из Эстонии, тоже были заняты вторую половину дня: накануне они встречались с дирижером местной оперы, и тот пригласил их на вечернюю репетицию.

Музыканты были джазисты, да и местная опера не гремела на всю Европу. Но, во-первых, ребята уже настроились, а во-вторых, накануне за кофе у них с дирижером возник интересный профессиональный разговор, и жалко было прервать так удачно завязавшийся международный культурный контакт. Наконец, сама фраза «посетили вечернюю репетицию в местной опере» звучала весомо и отсвечивала большим, солидным искусством.

У меня тоже был на вечер свой план, заключавшийся в принципиальном отсутствии всяких планов. Просто выйти из гостиницы, и шагать, куда потянет, плыть безвольно, как щепка в весеннем ручье, глазеть по сторонам на древние домики и голубовато-серые современные громадины, на отдаленные горы, на яркие витрины, на лотки с фруктами, где лимоны продаются на килограммы. У меня был план часа на четыре раствориться в странно теплом ноябрьском вечере, в пока еще неведомой толпе, на улицах, под рекламою – во всей этой чужой, но хорошей стране.

Впрочем, не совсем чужой. Речь местных жителей – черноволосых горбоносых красавцев – была сплошь пересыпана славянскими корнями и буквосочетаниями. Так что ощущение было непривычное и дразнящее: вроде все знакомо, а смысла не уловить. Будто говорят по-русски, но издалека, и ветер, налетающий порывами, уносит слоги, рвет и путает такую понятную речь.

Я никогда прежде не был здесь, может, и не буду никогда. И у меня был план за единственный вечер надышаться этим городом на жизнь вперед...

Еще в нашей группе была певица, приехавшая с эстонским джазом, Веста, двадцатидвухлетняя девушка, плохо говорившая по-русски и мало говорившая вообще.

Она и сейчас молчала, хотя ей было что сказать.

Веста была тяжеловата, некрасива, медлительна. Правда, голос имела сильный и в песне зажигалась, но ребята-музыканты были ею недовольны. Они досадливо говорили мне и Сереже, что с такой певицей работают в последний раз – Талин большой город, и они легко найдут девушку обаятельную и современную. Эстрада, объясняли они, – искусство жестокое: если с первого взгляда зритель певца не полюбил – все, не пойдет.

Сережа сурово подтверждал: да, на эстраде все решает момент.

Мне же эта девушка понравилась.

Однажды в автобусе я спросил ее, как она проводит время в Талине. Вопрос был дежурный, от остановки до остановки.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.