– Дог’огие станичники... Вы исстаг’и были опог’ой цаг’я-батюшки и г’одины; тепег’ь в эту великую, смутную годину на вас смотг’ит вся Россия... Спасайте ее, пог’уганную большевиками... Спасайте свое имущество, своих жен и до-чег’ей... Пг’имег’ом выполнения гражданского долга может послужить вам ваш хутог’янин, хог’унжий Михаил Кг’ам-сков: он пег’вый сообщил нам пг’о то, что отец его и два бг’ата ушли к большевикам. И он первый, как истинный сын тихого Дона, становится на его защиту .............................……………………………………
Постановили:
Казаков нашего хутора Крамскова, Петра Пахомовича и сынов его – Игната и Григория Крамсковых, как перешедших на сторону врагов Тихого Дона, лишить казачьего звания, а также всех земельных прав и наделов, и по поимке предать военно-полевому суду Вешенского юрта.
Около прошлогоднего стога сена отряд остановился кормить лошадей. У хутора, за гуменным пряслом отчехвостивал пулемет.
Комиссар, раненый в щеку навылет, на жеребце, белесом от пота, подскакал к тачанке, крикнул рвущимся и гундосым голосом:
– Гиблое дело... Видать, нашлепают нам.
Жеребца промеж ушей вытянул плетюганом и, харкая и давясь черными шмотьями крови, засипел командиру отряда на ухо:
– Не пробьемся к Дону – могем пропасть. Посекут нас казаки, мешанину сработают... Скликай в атаку итить...
Командир, бывший машинист чугунно литейного завода, такой же медлительный, как и первые взмахи маховика, голову бритую приподнял, трубки изо рта не вынимая:
– По коням!
Отъехал комиссар сажени три, спросил, оборачиваясь.
– Как думаешь, ликвидируют нас? – и поскакал, не дожидаясь ответа.
Из под лошадиных копыт пули схватывали мучнистую пыльцу, шипели, буравя сено, одна оторвала у тачанки смолянистую щепу и на лету приласкалась к пулеметчику. Выронил тот из рук портянку, в деготь измазанную, прибел, по птичьи подогнувши голову, нахохлился, да так и помер – одна нога в сапоге, другая разутая. С железнодорожного полотна ветер волоком притащил надтреснутый гудок паровоза. По насыпи, громыхая, прошел бронепоезд. С платформы в степь, к скирде, к куче людей, затормошившихся, повернулось курносое, раззявленное жерло, плюнуло, и, лязгая звеньями, снова тронулся бронепоезд «Корнилов» № 8, а плевок угодил правее скирды. Со скрежетом вывернул вязанку дегтярного дыма и переплетенные арбузные плетни от прошлогоднего урожая.
И долго еще под тяжестью непомерной плакали ржавые рельсы, шпалы кряхтели, позванивая, а возле скирды, в степи, Пахомычева кобылица сжеребанная, с ногами, шрапнелью перебитыми, долго пыталась встать: с хрипом голову вскидывала, на ногах подковы полустертые блестели. Песчаник жадно питал розоватую пену и кровь.
Болью колючей черствело сердце, шептал Пахомыч:
– Матка племенная... Эх, не брал бы, кабы знатье...
– Дуришь, батя! – на скаку прокричал Игнат. – Беги, на бричку садись-видишь, в атаку лупим...
Вслед ему глянул старик равнодушно.
Подрагивала выщербленная, голубая каемка леса над горизонтом и сверху сквозь золотистое полотнище пыли, разостланное над степью, жаворонок вторил пулеметам бисерной дрожью. Григорий за патронами подскакал.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.