– Дог’огие станичники... Вы исстаг’и были опог’ой цаг’я-батюшки и г’одины; тепег’ь в эту великую, смутную годину на вас смотг’ит вся Россия... Спасайте ее, пог’уганную большевиками... Спасайте свое имущество, своих жен и до-чег’ей... Пг’имег’ом выполнения гражданского долга может послужить вам ваш хутог’янин, хог’унжий Михаил Кг’ам-сков: он пег’вый сообщил нам пг’о то, что отец его и два бг’ата ушли к большевикам. И он первый, как истинный сын тихого Дона, становится на его защиту .............................……………………………………
Постановили:
Казаков нашего хутора Крамскова, Петра Пахомовича и сынов его – Игната и Григория Крамсковых, как перешедших на сторону врагов Тихого Дона, лишить казачьего звания, а также всех земельных прав и наделов, и по поимке предать военно-полевому суду Вешенского юрта.
Около прошлогоднего стога сена отряд остановился кормить лошадей. У хутора, за гуменным пряслом отчехвостивал пулемет.
Комиссар, раненый в щеку навылет, на жеребце, белесом от пота, подскакал к тачанке, крикнул рвущимся и гундосым голосом:
– Гиблое дело... Видать, нашлепают нам.
Жеребца промеж ушей вытянул плетюганом и, харкая и давясь черными шмотьями крови, засипел командиру отряда на ухо:
– Не пробьемся к Дону – могем пропасть. Посекут нас казаки, мешанину сработают... Скликай в атаку итить...
Командир, бывший машинист чугунно литейного завода, такой же медлительный, как и первые взмахи маховика, голову бритую приподнял, трубки изо рта не вынимая:
– По коням!
Отъехал комиссар сажени три, спросил, оборачиваясь.
– Как думаешь, ликвидируют нас? – и поскакал, не дожидаясь ответа.
Из под лошадиных копыт пули схватывали мучнистую пыльцу, шипели, буравя сено, одна оторвала у тачанки смолянистую щепу и на лету приласкалась к пулеметчику. Выронил тот из рук портянку, в деготь измазанную, прибел, по птичьи подогнувши голову, нахохлился, да так и помер – одна нога в сапоге, другая разутая. С железнодорожного полотна ветер волоком притащил надтреснутый гудок паровоза. По насыпи, громыхая, прошел бронепоезд. С платформы в степь, к скирде, к куче людей, затормошившихся, повернулось курносое, раззявленное жерло, плюнуло, и, лязгая звеньями, снова тронулся бронепоезд «Корнилов» № 8, а плевок угодил правее скирды. Со скрежетом вывернул вязанку дегтярного дыма и переплетенные арбузные плетни от прошлогоднего урожая.
И долго еще под тяжестью непомерной плакали ржавые рельсы, шпалы кряхтели, позванивая, а возле скирды, в степи, Пахомычева кобылица сжеребанная, с ногами, шрапнелью перебитыми, долго пыталась встать: с хрипом голову вскидывала, на ногах подковы полустертые блестели. Песчаник жадно питал розоватую пену и кровь.
Болью колючей черствело сердце, шептал Пахомыч:
– Матка племенная... Эх, не брал бы, кабы знатье...
– Дуришь, батя! – на скаку прокричал Игнат. – Беги, на бричку садись-видишь, в атаку лупим...
Вслед ему глянул старик равнодушно.
Подрагивала выщербленная, голубая каемка леса над горизонтом и сверху сквозь золотистое полотнище пыли, разостланное над степью, жаворонок вторил пулеметам бисерной дрожью. Григорий за патронами подскакал.
Во 2-м номере читайте о величайшем русском враче Сергее Петровиче Боткине, об удивительной судьбе государственного и военного деятеля Михаила Семеновича Воронцова, о жизни и творчестве писателя Ильи Григорьевича Эренбурга, окончание детектива Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Горький консультирует комсомольца Знаменского
Победитель конкурса «Смены» 1924 года на лучший планер, Генеральный конструктор, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, академик, Олег Константинович Антонов интервью специальному корреспонденту «Смены» Леониду Плешакову