Коловерть

Сзади свист плети витой.

– Без разговоров!

Молча головы угнув, по хутору, ноги свинцовеют. Мимо частокола, мимо хаты саманной. Глянул Пахомыч на двор, ощетинившийся бурьяном махровитым, и грудь потер там, где колом больным и неловким растопырилось сердце.

– Батя, вон мать на гумне...

– Не видит. Сзади:

– Молчи, сволочуга!

Площадь, поросшая пышатками кучерявыми. Правление. Сходка у крыльца.

– Здорово, Пахомыч... Никак, землю отвоевывать ходил?

– Он отвоевал уж на кладбище сажень.

– Наука будет старому кобелю.

Палец с ногтем выпуклым, как броня черепахи, Пахомыч поднял, выдавил, судорожно переводя дух:

– Н-но, растаку вашу мать! Хучь погибнем мы, хучь и добро прахом пойдет, а и вам... памятку вложат. Не ваша правда!

Боком подошел к Пахомычу сосед Анисим Макеев, развернулся и молчком, зубы ощерив из рыжей бороды, ударил Пахомыча в голову.

– Бей их, - крик сзади.

С звериным сопением сомкнулась немая человеческая волна, папахами красноверхими перекипела, сгрудилась в бешеной возне. Под дробный топот вязко и сочно стряли удары... Но с крыльца Правления коршуном сорвался Микишара, клином разбороздил колыхавшуюся толпу. Вырвался в рубахе изорванной, белый, с перекошенным ртом, орал:

– Братцы... фронтовики... не допущай к убийству...

Шашку выдернул из ножен, над головой веером развернул сверкающую сталь.

– На фронт их нету, так... перетак... А тут убивать могут!

– Бей, Мики шару! Большункам продался!

Стеной плотной стали Микишара и восемь фронтовиков, в отпуск пришедших, от толпы отгородили Пахомыча и Игната.