Дед Шварц сидел, вцепившись в ручку своей трости, положив подбородок на руки, и не отрывал глаз от пятифутового экрана телевизора. На экране комментатор «последних известий» делал обзор дневных новостей. Через каждые полминуты Дед стучал об пол концом трости и кричал: «Какого черта! Мы еще сто лет назад это делали!»
Вернувшись с балкона, Эмералд и Лу были вынуждены занять места в заднем ряду, позади родственников Лу: его отца с матерью, брата с невесткой, сына со снохой, внука с женой, внучки с мужем, правнука с женой, племянника с женой, внучатого племянника с женой, правнучатой племянницы с мужем, правнучатого племянника с женой и, конечно, Деда, который восседал впереди всех. Все, кроме Деда, слегка сгорбленного и высохшего, казались (по доантитеразонным меркам) почти одного возраста — около тридцати.
— Между тем, — продолжал комментатор, — ужасающая трагедия по-прежнему нависает над Каунсил-Блаффс, штат Айова. Но надежда не оставила двести изнуренных спасателей, которые продолжают раскопки, чтобы спасти 183-летнего Элберта Хаггердона, уже два дня назад заваленного в...
— Хотелось бы чего-нибудь повеселее, — прошептала Эмералд на ухо Лу.
— Тихо! — гаркнул Дед. — Еще какая-нибудь холера разинет рот во время передачи, — лишу наследства, как миленького, и выгоню без единого доллара, как только, — тут голос Деда неожиданно смягчился, — как только махнут клетчатым флажком над треком в Индианополисе и старый Дед соберется в последний путь.
Он слезливо засопел, а его наследники отчаянно старались не проронить ни единого звука. Для них ужас при мысли о предстоящем последнем пути Деда несколько притупился из-за того, что Дед напоминал об этом каждый день в течение уже пятидесяти лет.
— Сегодня вечером, — говорил комментатор, — доктор Брейнард Кейз Буллард, президент Вайандотт-Колледжа, заявил, что большинство неурядиц в мире объясняется отставанием познаний человека о себе по сравнению с его знаниями об окружающем мире.
— Какого черта! — сказал Дед. — Мы уже сто лет назад это говорили!
— В Чикагской больнице, — продолжал комментатор, — сегодня происходит торжественное празднование. Почетный гость на нем — Лоэл В. Хитц, родившийся сегодня утром. Это двадцатипятимиллионный ребенок, появившийся на свет в этой больнице.
Лицо комментатора погасло, и на экране появился яростно орущий маленький Хитц.
— Какого черта! — зашептал Лу на ухо Эмералд. — Мы уже сто лет назад это говорили!
— Я все слышал! — завопил Дед. Он резким движением выключил телевизор. Оцепеневшие от страха потомки продолжали молча глядеть на экран.
— Эй ты, парень...
— Но я ничего такого не хотел сказать, — оправдывался Лу.
— Принеси мое завещание. Ты знаешь, где оно. Вы все знаете, где оно. Живо!
Лу хмуро кивнул и, перелезая через постели, направился к комнате Деда — единственной отдельной комнате в квартире. Кроме нее, квартира состояла из ванной, гостиной и широченного холла без окон, который вначале предполагалось использовать как столовую и который заканчивался маленькой кухней. Шесть матрасов и четыре спальных мешка были разбросаны в холле и гостиной, где стояла еще и кушетка, занимаемая одиннадцатой парой, очередными любимчиками.
На Дедовом бюро лежало завещание — измятое, грязное, с обтрепанными краями, испещренное сотнями добавлений, вычеркиваний, обвинений, условий, предупреждений, советов и житейских мудрствований. Этот документ, подумал Лу, был летописью их полувековой жизни, втиснутой в две страницы, — запутанным и неразборчивым бортовым журналом их каждодневной борьбы. Сегодня Лу предстояло в одиннадцатый раз лишиться наследства, и, чтобы снова получить надежду на часть имущества, ему понадобится теперь не меньше полугода вести себя безупречно.
— Парень! — позвал Дед.
— Иду, сэр. — Лу поспешил в гостиную и протянул ему завещание.
— Ручку! — приказал Дед.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.