Фантастический рассказ
Фантастический рассказ-памфлет Курта Воннегута, который мы предлагаем вниманию читателей, отличает острая социальная направленность. И хотя действие рассказа происходит в XXII веке, единственный «элемент» фантастики в нем — это антигеразон, вещество, продлевающее жизнь людей. С беспощадной иронией писатель показывает, что может произойти с людьми, обществом, цивилизацией, когда гениальное изобретение попадает в собственность монополий и становится средством эксплуатации самой любви человека к жизни.
Если отбросить условные рамки фантастики, мы увидим современные Соединенные Штаты Америки с изощренностью и пошлостью буржуазной пропаганды, распадом семьи, ложью и обманом, духовной нищетой и крушением морали.
В год 2158 от рождества Христова Лу и Эмералд Шварцы шептались на балконе фамильной квартиры Лу на 76-м этаже дома 257 в Олден Вилледж — новом районе Нью-Йорка, занимавшем всю территорию, которую когда-то называли Южным Коннектикутом. Когда Лу и Эмералд поженились, родители Эм с грустью говорили, что это совсем неподходящая пара, но теперь Лу минуло 112, а Эм — 93 года, и родителям Эм пришлось признать, что брак вышел на редкость удачным.
Но жизнь Лу и Эм была не лишена своих горестей — именно поэтому они стояли сейчас на балконе, поеживаясь от холода, и говорили о самом наболевшем.
— Временами я прихожу в такую ярость, что еще немного — и я разбавлю его антигеразон, — сказала Эм.
— Это противоестественно, Эм, — ответил Лу. — Это — убийство. И потом, если он заметит, что мы трогали его антигеразон, он не только лишит нас наследства, он мне шею сломает. Хоть Деду и 172 года, он еще силен, как бык.
— Противоестественно? Ох, я, наверное, никогда не решусь разбавить его антигеразон или что-нибудь еще такое сделать, но бог ты мой, Лу, похоже, что Дед никогда не соберется оставить нас, если ему кто-нибудь чуть-чуть не поможет. Правда же, у нас так тесно, что негде повернуться. Верна до смерти хочет ребенка, а Мелисса дожидается уже тридцать лет. — Эм топнула ногой. — Меня тошнит, когда я смотрю на его старую, сморщенную рожу и вижу, как он захватил единственную отдельную комнату, и лучшее кресло, и лучшую еду, и выбирает, что смотреть по телевизору, и заставляет всех делать, что он хочет, непрестанно меняя завещание.
— Что ж, — угрюмо сказал Лу, — как-никак, Дед все-таки глава семьи. И как ему не быть сморщенным? Ведь когда изобрели антигеразон, ему минуло семьдесят. Он оставит нас, Эм, дай срок. Это его дело. Я знаю, с ним нелегко, но потерпи. Старайся его не сердить. Нам ведь еще лучше, чем другим, — у нас есть кушетка.
— А долго ли нам еще спать на этой кушетке? Того и гляди, он выберет себе еще кого-нибудь в любимчики. Кажется, мировой рекорд был два месяца?
— Да, кажется, отец с матерью как-то продержались около этого.
— Когда же он оставит нас, Лу? — спросила Эмералд.
— Он говорит, что бросит антигеразон сразу после 500-мильной автогонки.
— Ну да, а до этого были Олимпийские игры, а перед ними первенство по бейсболу, а перед ним — президентские выборы, а перед ними — я не знаю что. И так уже пятьдесят лет — то один предлог, то другой. Ничего у нас не будет — ни комнаты собственной, ни яйца на завтрак — ничего, никогда!
— Что ж, значит, я неудачник, — сказал Лу. — Но что я могу поделать? Я работаю не покладая рук и хорошо зарабатываю, но почти все уходит на налоги — оборонный и на пенсии старикам. А даже если бы и нет, — где бы мы могли, по-твоему, найти комнату? В Айове, что ли? Кому охота жить на окраине Чикаго?
Эм обвила руками его шею.
— Лу, милый, я не говорю, что ты неудачник. Бог свидетель, что это не так. У тебя просто возможности не было кем-то стать или что-то иметь, потому что Дед и все его поколение никак не уходят и никому не дают занять их место.
— Да, да, — печально согласился Лу. — Но можно ли их в этом винить? Я думаю, что и мы будем держаться за антигеразон, когда доживем до таких лет.
— Иногда мне хочется, чтобы никакого антигеразона вообще не было! — в сердцах воскликнула Эм. — Или чтобы он делался из чего-нибудь дорогого или малодоступного, а не из грязи и одуванчиков. Иногда мне хочется, чтобы люди просто рождались и умирали, как по расписанию, и ничего не могли бы с этим поделать, а не решали бы сами, сколько им еще жить. Надо бы законом запретить продажу антигеразона всем, кто старше ста пятидесяти.
— Ничего не выйдет, — ответил Лу. — Все деньги и голоса в руках стариков. — Он пристально посмотрел на нее. — А ты готова умереть сейчас, Эм?
— Ну, знаешь, нашел что спросить у жены. Милый, мне нет еще и ста. — Словно в подтверждение своих слов, она провела руками по своему крепкому, молодому телу. — Лучшие годы у меня еще впереди. Но будь уверен, что когда старушке Эм стукнет сто пятьдесят, она выльет в раковину свой антигеразон, освободит место и сделает это смеясь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.