– Бе-е! – вякнул баран, останавливаясь, крутя головой.

Это все те же бараны, что спускались по этой тропе с высокогорного пастбища при Агамемноне. Это все тот же мир. Земля та же. Трава та же. Небо то же. Ничего не исчезло с лица земли. Все мы живем на ней, и Агамемнон, и Елена, и моя Лена, которая ждет меня из дальних странствий. Грустно, правда, что о новых людях, о живых, мы знаем куда меньше.

Колокольчик звенит уже подо мной, овцы уходят. И мы уходим. Во рту у меня горький вкус оливы. Я сорвал ее утром, черную красивую ягоду, с прекраснейшей оливы, дерева-крестьянина, работающегона людей по полутысяче лет. До чего же горькая эта ягода! Ни с чем не сравнимая горечь, горечь, настоянная на бесчисленных веках, на горьких легендах этой пронизанной солнцем земли.

Я наклонился и положил ладонь на землю. Земля была теплая, живая.

Белый платок

Из древней Полоннарувы, попривыкнув к пальмам, к рощам каучуковых деревьев, к сверкающим водой ложбинкам и низинам, где крестьяне выхаживали рис, к слонам, к грузовикам с ананасами – у нас капусту так возят, – мчались мы в Канди, столицу последних королей Шри-Ланки. Привыкнув к чудесам, вспомнили свое, родное, запели песни. И никто из нас не обратил особого внимания на водителя нашего автобуса, который крепко-накрепко перетянул голову белым платком.

В Канди мы приехали ночью. Выходя из автобуса, я все-таки спросил гида:

– Это что, местный обычай – обвязывать голову платком?

– Нет, – сказал наш жизнерадостный, легкий, как птичка, гид. – У него голову ломит от голода.

«О-о! – закричала во мне моя слепота. – Как же так? Я сыт. а тот. кто весь день был в ответе за мои удобства, за жизнь мою, – голоден! И я не дома, чтоб посадить рабочего человека за свой стол. Меня кормят в лучших ресторанах. Я даже не знаю, сколько стоят супы, бифштексы, омлеты, салаты из тропической зелени и фруктов!»

В эту ночь, бродя по ночному Канди, возле какого-то храма, усыпанного цветами лотоса, я дал себе клятву работать вдвое и втрое, а когда подкараулит усталость – помнить повязанную белым платком голову. Не ради жалости помнить, ради надежды, чтоб хоть на закате дней своих, но прочитать дежурный газетный аншлаг: «Сегодня на планете Земля голодных людей нет». Для высокого человеческого предназначения этот аншлаг, может быть, и ничто, но как это много для того, кто будет есть досыта каждый день.

Обернусь колокольчиком синим

Поехали мы с Кривоусовым на Киржач. Езды-то! Две остановки на электричке. Но в те годы люди еще не освоились со скоростями, и все казалось, что до Киржача – ого! – пятнадцать верст.

Мы ехали на ночь глядя. Ему нужно было поймать хорошо, чтоб и семейство ухой накормить и чтоб продать было чего. На свои, не домашние нужды. Кривоусова на работе, он признавался, прозывали «культурным» – зарплату всю домой нес. Потому и ехал на рыбалку без удочки, с варварским, надо сказать,, орудием лова – в брезентовой сумке у Кривоусова лежала под газеткой наметка.

– А ты молодец, что догадался, – сказал он, разглядывая мои бамбуковые удилища. – Поймать не поймаешь, но для отвода глаз сойдет.

Городище мы обошли стороной, полем.

Был май. Трава уже поднялась и, ублаженная теплом, неустанным долгим солнцем, отходя в вечернюю мглу, как бы зазывала в свою мерцающую тайну; из сумерек вдруг проступали белые цветы, тянуло пронзительным сквозняком.

– Будто стебелек одуванчика пожевал, – сказал Кривоусов, и я вздрогнул: у меня губы тоже горчили.

На пригорках, где росли высокие метелочки, мы попадали в ласковое тепло, и земля становилась роднее.

Кривоусов вел меня к «секрету». В сосновых посадках у него был спрятан шест и каркас для наметки.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.