Солнца в тамошних местах не занимать. Летом оно шпарит не хуже крымского, вечную мерзлоту прогревает в глубину на метр. В эту пору запасливые хозяйственники роют ямки – под фундаменты и для прочих надобностей. Зимой оно сквозь мороз нежаркое, но светит почти всю зиму. Загар от него устойчивый и колер красивый. Был у меня там такой случай: работал я начальником колонны – полтора десятка грузовиков. Шоферы подобрались – мастера высокого класса, и лозунг у них простой: мы работы не боимся, был бы харч. Бездорожье, бездомье, жратва – консервы, девять месяцев зимы – это для них привычная форма существования. На золото глаза не таращили, привыкли к нему, даже золотом не называли – «металл», да и все. Да и что с ним там делать? В тех местах лист кровельного железа куда дороже: на зиму в кабине печку можно сделать. Словом, народ обкатанный, обветренный, один к одному – шапка, куртка, серые валенки. Но это на первый взгляд. Приглядишься, в глубину проникнешь – разные. А ведь приглядишься-то не сразу. В глубину-то не вдруг проникнешь. Шапку – и то каждый по-разному носит. Но дружные. Скажешь: «Ребята! Так и так. Надо сделать». И сделают. Поначалу я это на свой счет принимал. Вот я какой!.. Кинул лозунг в массы – и все как один за мной... Потом понял – они и без меня хорошо разбирались, соображали, что и когда нужно, а что и не очень.

В ту весну ходили мы на прииск «Верный». Груз обычный: техника, стройматериалы, продовольствие. Дорога тоже обычная. Километров тридцать по трассе, до ремонтного пункта, а там по пролазу – как бог даст. Немножко болота, немножко жердяного настила по камушкам на сопку, через перевал переберешься и дальше по донышку речки-безымянки.

На полпути избушка – дверь в три доски, оконце с квадратным стеклышком. В избушке звенит гитара, гремит транзистор. Бригада дорожников. Квалификация у них простая: ямки-ухабы заравнивать, настил подправить, чтоб колеса не проваливались, каменную осыпь с перевала сбросить, чтоб покрышки не рвало. И техника у них простая – топор да лопата.

С первого же дня начали возить взрывчатку. На прииске готовились «торфы» взрывать, шурфы уже были пробиты, и ее ждали с нетерпением. План по «металлу» уже шел. Перевезли мы ее тонн двести, и на душе стало легче. Она хотя и из опилок, но все же взрывается, и довольно здорово. Говорят, где-то был случай – трехтонку на ходу разнесло. Все, что нашли, – ключ от зажигания. За взрывчаткой повезли сахар. За зиму на прииске запасы подобрались, и народ ждал сладенького. И тут у Юрки-Солдата случился недовоз. Пропал мешок. Девяносто килограммов.

Юрка-Солдат в этих местах первый год. Демобилизовался – и к нам, как был, в гимнастерке и в солдатском бушлате. Папа с мамой у него, видать, не очень богаты, а парню и костюмчик приличный надо и рубашечку модную с галстучком – вот он и подался за длинным рублем. С машиной обращался «на вы» и во всем остальном претензий не вызывал. Чувствовалась армейская выучка.

За недовоз с него бухгалтерия удержала стоимость груза. Юрка ко мне чуть ли не со слезами. Жалко парня, а что сделаешь? Закон. За грузом надо смотреть, в машину укладывать умеючи. Дорога – сплошная трясучка, вытряхнул где-нибудь на ухабе. Могли и на перевалочной базе недодать мешок. Погоревали, посудачили, посочувствовали Юрке, а через два дня опять мешок сахара пропал. И у кого!.. У Гарьки-Христосика. Христосик потому, что цветом он блондинисто-рыжий. Волосы до плеч, бородка длинная, реденькая, усы висячие, а глаза, как у симпатичной девушки, голубые-голубые. С ним даже такое произошло: был в отпуске «на материке», гульнул лихо, хорошо. Не только на самолет, на автобус не осталось. До Москвы добирался чуть ли не пешком, по сельским проселкам. Выручали богобоязненные старушки. Милостыню подавали за божественное сходство. Но шоферил он не первый год и дело знал на большой палец. И как уложить груз, соображал правильно. Да и обдурить его на чем-нибудь не так просто. Это у него только на вид глаза наивные. Гарька психанул.

– Ну, с-собаки-дорожники! Это они. Самогонку гонят в распадке. Каждый день под мухой. Ну, я им, гадам, устрою...

Загудели и все остальные шоферы. Кому понравится такое дело? На погрузке и разгрузке гляди в оба. Каждый ящик, каждый мешок пересчитывали, глаз не спускали. Кладовщики и грузчики обиделись.

– Чего это вы? Не доверяете? Ну, грузите сами. А у меня состоялся разговор с Дедом. Дед – это шофер, Сергей Романыч. Прозвали так за фотокарточку на ветровом стекле. Мальчишка лет пяти с лукавой рожицей – и тоже Сережка.

– Садись-ка ко мне в кабину, – пригласил меня Дед.

К Деду я прислушивался. Мужик твердый, правильный. Еще во время войны шоферил, в блокадный Ленинград по «Дороге жизни» ездил. Я его про себя комиссаром колонны звал.

– Такое дело, – заговорил Дед, когда мы поехали. – Поднимаюсь на перевал, поравнялся с прижимом, глядь – за кустом стланика мелькнуло что-то.

Тормознул я: что там такое? А там какой-то парень как рванет в сторону, кусты ходуном пошли. И подумалось мне: а не собирался ли он с прижима ко мне в кузов спрыгнуть? Схватит, что под руку попадет, сбросит за

борт и поминай, как звали. Может, Гарька-то прав? Пока я переваривал Дедов рассказ, он еще мне подкинул:

– Ребята озверели на дорожников. Как бы до драки не дошло. Да и

Христосик... С виду-то он Христосик, а нутром... Кто его знает?

Помолчали мы с Дедом. Что тут можно сказать?

Поднялись на перевал, начался прижим – узенький карниз вдоль сопки. Машина бортом вплотную, как вдоль стенки.

– Вот здесь, – показал Дед. – Видишь, как удобно? Даже прыгать не надо. Шагнул, как в метро, на эскалатор.

Спустились с перевала. Показалась избушка дорожников.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.