Не забылось…

— Это вроде сам предрика, — определил одноглазый механик. — Небось «сигнал» получил.

Надо сказать, что «сигналов» со стройки шло много, и приезды разных начальников и проверяющих были нередки. После чего отец долго ходил нахмуренный, злой. Он-то эти «сигналы» называл доносами.

Я, конечно, ноги в руки и к конторе, вслед за предрика. Догнал я его у двери, когда он, растворив ее настежь, входил в контору. Отец стоял у модели моста, которую делал сам всю зиму, заполняя нашу пятнадцатиметровую комнату деревянными стружками каждый вечер, и что-то объяснял двум плотникам.

— Ну, инженер, рассказывай, что тут у вас случилось? — спросил грубо краснолицый.

Отец поднял голову, посмотрел на предрика, узнал его, видимо, и спокойно сказал:

— Здравствуйте, во-первых. А во-вторых, не помню что-то, чтоб мы с вами на брудершафт пили, ну, а в-третьих, вы мою фамилию должны знать, — и повернулся к плотникам, сказав им, продолжая прерванный разговор, что эту сложную врубку без него пусть не делают, он придет и покажет.

— Мне, инженер, не до церемоний, авария у вас, опора развалилась, а вы тут разговоры разговариваете.

— Какая опора? По счету?

— Какая по счету, не знаю.

— Так пойдите и посмотрите, — спокойно ответил отец и нагнулся над чертежом. — Иван Дорофеевич, проводите, пожалуйста, товарища на мост, — сказал отец пожилому бородатому плотнику.

Предрика и плотник вышли из конторы, а я за ними. По дороге я слышал, как плотник сказал:

— Вы бы, дорогой товарищ, меньше бы всякой сволоты слушали, лучше бы с цементом да с лесом помогли.

Тот повернулся к плотнику резко.

— Значит, в порядке опоры?

— Конешно. Кто такую глупость сказать мог. Инженер наш хоть и беспартейный, но за дело болеет, бьется как рыба об лед, а тут всякие сигналы, один за другим...

— А что бывших кулаков на стройку берет, разве неверно? — буркнул предрика.

— Каких кулаков? Тоже брехня.

Вышли к мосту, предрика кинул взгляд на две ближние береговые опоры, покачал головой, выругался и направился к своим дрожкам.

Я смотрел вслед председателю РИКа, бросившему свою лошадь с места в галоп, и всплыли в памяти редкие высказывания отца о своей работе, которыми он делился с матерью. Однажды сказал он, что эта стройка будет стоить ему многих лет жизни, что если бы он не сам проектировал этот мост,- то вряд ли согласился его строить; в другой раз говорил о том, что страшно мешают разные кляузы и доносы, которые сразу принимаются на веру в райкоме и райисполкоме, так как он инженер еще дореволюционного выпуска, а значит, потенциальный «вредитель», что одна его путейская фуражка сразу вызывает недоверие и отчужденность. Но очень редко были такие разговоры; со стройки отец приходил глубоким вечером, ужинал и ложился спать, рано утром уходил, когда ему было разговаривать.

Но вот в одно утро, за завтраком, отец сказал мне, чтоб я сказал Степану запрячь Красотку к одиннадцати часам, и мы поедем в деревню, о которой он говорил. В десять я был уже в конюшне и сам запрягал Красотку, Степан только проверил затяжку хомута, пробурчал «добре», а к одиннадцати я подал тарантас к конторе.