Возвращение

– Заходи завтра, – засмеялся он, – надо стекло распилить!

– А ты все хулиганишь?! – в сердцах оглянулась тетя.

– Кто он такой? – спросил я.

– Да грек, Янгули звать. Его отец молоко нам носит. Смотри, увижу тебя с ним!.. Хулиган он, вечно на улице торчит.

Я опять оглянулся. Янгули выбирал ядрышки из ореховой скорлупы и вызывающе ухмылялся.

Путь в тринадцатую школу, куда определила меня тетя, лежал через железнодорожный переезд. Встречи с Янгули теперь было не избежать. Примерно с месяц он не замечал меня. Окруженный своей свитой, играл в бабки или изображал городского брандмейстера, а свита – героев-пожарных.

Однако при моем появлении он тотчас для форсу нахлобучивал кому-нибудь из стоявших рядом мальчишек шапку на глаза, а сам все косился на меня. Я же шагал мимо, всем своим видом показывая, мол, наплевать мне и на Янгули и на его братию. Но, сказать по правде, сгорал от любопытства, от желания сойтись покороче с ребятами и, как это делал Янгули, показать им свою силу и удаль. Увы, покуда в нашем квартале я был чужаком – ни тебе дружков, ни приятелей; кроме двоюродного брата Коки, никто не водился со мной, и у меня не хватало духу запросто подойти к ним. Но я чувствовал, показному безразличию нашему приходит конец – так исподволь дотлевает до конца бикфордов шнур, огонь подползает к запалу, и в один прекрасный день громыхает взрыв.

...Так и вышло, этот день наступил ровно через месяц.

Елена Михайловна занималась с другим учеником, а я, сидя в передней, ждал своей очереди.

На круглом столике стоял аквариум, там среди водорослей, красивых камешков и раковин, веером распустив плавники, скользили золотые рыбки и, забавно шлепая губами, выплевывали пузырьки воздуха. Сам не пойму отчего, я решил: они так беспокойно снуют по аквариуму, потому что их мучит голод. Тотчас достав из кармана завернутый в газету бутерброд – черный хлеб с сыром, я раскрошил его помельче и высыпал крошки в аквариум. Поначалу рыбки перепугались и попрятались за камешками и раковинами, затем, как бы угадав истинные мои намерения, покинули укрытия и жадно накинулись на угощение.

Ах, какой красивый, сверкающий вихрь завертелся за стеклом! Аквариум кипел и волновался, точно маленький океан. Рыбки неистово метались, кружились, плясали. Потом вихрь постепенно утихомирился. И вот в аквариуме снова тихая заводь. Рыбки со вздутыми золотыми брюшками степенно плавали среди камешков и, друг за дружкой подплывая к стеклянной стенке, покачивались передо мной и тихонько поводили хвостами, как бы отвешивая благодарственные поклоны. Но тут одна из них, самая большая, перевернулась брюхом кверху и поплыла на спине. Я не поверил своим глазам. Другие рыбки, словно боясь отстать от нее, проделали то же самое. Вскоре все они плавали на спине, нервно хлопая жабрами... Я сунул руку в аквариум и попробовал перевернуть рыбок. Не тут-то было, они со зловещим упрямством опрокидывались на спину. Испугавшись, я быстро выдернул руку из воды. Мне стало ясно: беда непоправима! Минуту-другую спустя в аквариуме не осталось ни малейших признаков жизни. Отравленные золотые рыбки, бездыханные, колыхались на поверхности воды. Я содрогнулся от ужаса, подхватил футляр со скрипкой и приготовился к бегству... Но вдруг распахнулась дверь, и из соседней комнаты показалась Елена Михайловна, она провожала ученика, давая ему на ходу последние наставления.

– Заходи, – сказала она мне, отпустив мальчишку. Я точно прирос к месту.

– Да заходи же! – повторила она и, положив мне руку на плечо, легонько подтолкнула к дверям.

Я стоял как вкопанный.

– Ты, может, урок не выучил? – строго спросила она и, не дождавшись ответа, проследила за моим оцепеневшим взглядом... Тут началось такое – никому, кроме ихтиологов, этого не понять. Елена Михайловна, словно подломленная, рухнула в кресло, губы ее посинели, голос дрожал:

– Ты что натворил, мерзкий мальчишка?!

– Я... Елена Михайловна... Я не нарочно... Просто покормил их черным хлебом с сыром...

– Отравил! – вырвался у нее горестный стон. Она спрятала лицо в ладони и зарыдала, как мать, потерявшая свое единственное дитя. Помню, я, бормоча нелепые оправдания, пытался хоть как-то утешить учительницу. Все было напрасно... Она встала, подошла к аквариуму, достала одну рыбку, другую, третью... Целовала их и снова опускала в воду, ласково приговаривая:

– Ах, вы мои миленькие, золотые мои, ненаглядные... Убили вас, отравили!.. Потом повернулась ко мне. Я увидел искаженное страданием лицо, подбородок ее дрожал, из глаз текли слезы. Вдруг она с маху влепила мне пощечину, я едва устоял на ногах.

– Вон! Вон из моего дома, варвар! Чтоб ноги твоей здесь не было! Убирайся! Я проглотил и пощечину и комом подступившие к горлу слезы, подхватил скрипку под мышку и молча закрыл за собой дверь.